– Великолепная вещь! Великолепная! – восхитился Корытников. – Жаль, у нас таких несколько. А нет ли мелочи какой-нибудь?.. Ну, посуда какая-нибудь, например? Какие-нибудь рюмочки металлические?..

– Есть одна! Точно! Как раз металлическая! – Зоя Павловна достала из комода рюмку. – Я и не пью из нее, лежит себе и лежит.

Корытников взял ее, повертел:

– Надо же, совпадение какое... Нет, к сожалению, сама по себе она почти ничего не стоит. Такие рюмки в наборе выпускались. Две рюмочки – и графинчик, тоже металлический. Это что-то вроде мельхиора. У нас как раз графинчик и одна рюмочка есть! Вот бы вторую! Люди будут смотреть и радоваться!

Синицына замялась:

– Нет, извините, пожалуйста, я вам отдать ее не могу.

– Кто говорит – отдать? Продать! На благо людей! Я ведь официальный представитель музея, имею право заплатить. Она без дела у вас лежит годами, ведь правда?

– Это так. Но все-таки память.

– Только для вас. А будет – для всех. Рублей пятьдесят я вполне могу!

– Не знаю... – стеснялась Синицына.

– Даже сто. Сто рублей не такие уж плохие деньги!

Тут Синицына вспомнила про свое положение и сказала:

– Я вообще-то не бедствую...

– Понятно, сыновья помогают. Замечательные люди, замечательные! А знаете что? Давайте обменяемся? – Корытников достал из портфеля кассету. – Этот фильм не видели?

– Нет. – Синицына посмотрела на коробку. – Ой, а актера этого я знаю! Он мне нравится. Такой, это самое... Как оно называется... Секс-символ!

Если бы Корытников впервые был в современной деревне, он бы удивился. Но он много уже поездил, много видел и слышал – и не удивлялся ничему.

– Именно, Зоя Павловна! Весьма эротичный мужчина! Ну? Меняемся?

Зоя Павловна махнула рукой и рассмеялась:

– Меняемся!

– Отлично! – Корытников вручил Синицыной кассету, сунул в портфель рюмку и вдруг стал очень серьезным.

– Зоя Павловна! А теперь – важный разговор!

– Слушаю, – тут же преисполнилась Зоя Павловна.

– Понимаете, музею ведь государство денег не выделяет. Я на собственные средства все делаю. И если узнают, могут даже наказать. Выговор объявят.

– Вот люди! Человек доброе дело делает, а ему выговор! – огорчилась Зоя Павловна.

– О том и речь! – с обидой борца за правду сказал Корытников. – Поэтому просьба: никому не говорить.

– Никому не скажу. Зачем подводить такого хорошего человека?!

– Да какой я хороший! – самоуничижительно ответил Корытников. – Просто, извините, энтузиаст своего дела...

Любезнейшим образом распрощавшись с Синицыной, Корытников вышел. На ходу листая тетрадь, он рассуждал:

– Так, к кому теперь... Теперь, пожалуй, к Кублаковой...

И Корытников поехал к Кублаковой.

Любовь Юрьевна колола дрова, высоко, по-мужски, замахиваясь.

– Бог в помощь, Любовь Юрьевна! – пожелал Корытников, входя во двор. Он сменил очки: теперь были стильные, в легкой позолоченной оправе, томно и таинственно затененные; вид их был призван расположить к доверию сердце одинокой женщины. – Не помочь? – спросил он.

Люба не ответила, а закричала в сторону дома:

– Наталья! Не стыдно тебе? Мать вкалывает, а ты, дура здоровая, лежишь!

– Во-первых, не дура. А во-вторых, ты про дрова не говорила ничего.

– А тебе хоть говори, хоть не говори...

Корытников увидел, что на крыльце дома расположились две девушки. Одна, которая отвечала, была, видимо, дочь хозяйки. А вторая, небесной красоты, неизвестно кто.

Корытников даже на минуту забыл о деле, чего с ним практически никогда не случалось.

– Вы чего хотели-то? – спросила Люба.

– Я? Ах, да.... Понимаете... Суть в следующем...

И деликатно взяв Любовь Юрьевну под локоть, Корытников повел ее к дому, на ходу представившись и объяснив суть.

– Вообще-то был уже от вас представитель, от музея. Года три назад, – сказала Люба.

– Кто? Не Васильев?

– Я не помню. Тоже иконами интересовался.

– Продали ему что-нибудь? – встревожился Корытников.

– Еще чего! Валентин его и на порог не пустил.