«Ты!»

И он потихоньку берет отцовскую машину, и они едут, и вот уже город, какой-то дом, он вводит ее в огромную квартиру, везде цветы, ковры, люстры, посредине бассейн с голубой водой, он берет ее на руки, несет и говорит, что на самом деле он не Андрей Микишин, а молодой наследник богатого миллиардера... и кладет ее на шелковую постель... и с нее ниспадает бархатное черное платье... и он покрывает поцелуями ее тело...

Наташа обнимала руками подушку, голова горела нестерпимо...

Плохо, хоть и намаялись, спали будущие сватьи Татьяна Савичева и Шура Микишина. Что-то будет, господи, что-то будет...

Зато Микишин и Савичев, в силу мужского легкомыслия, спали крепко и спокойно.

Лидия Карабеева вспоминала свою жизнь и гадала, как всё завтра повернется: поблагодарит ли она судьбу за то, что родилась на этот свет и родила сына, или проклянет ее...

Хали-Гали бродил по окрестностям Анисовки. Стоял у реки, надеясь, что появится диковинный сом, ходил к пещерам, надеясь встретить Дикого Монаха, хотя и знал: сом и Монах появляются только тогда, когда никто не ожидает.

Камиказа – и та спала тревожно. Как и прочие собаки Анисовки, она знала, что во дворе Микишиных завтра праздник. Признаки известны: несколько дней подряд в одном месте жарят, варят и парят, сносят со всего села посуду, сколачивают столы и лавки. Завтра собак никто не будет гонять, наоборот, раздобревшие люди начнут кидать замечательные объедки. Следовательно, соберется все собачье население Анисовки. Следовательно, будет там страшный и странный пес Цезарь. И это самый лучший момент для решающего и настоящего знакомства. Ах, скорее бы утро...

Утро. На шоссе останавливается автобус, из него выходит Иван Карабеев. Плечи широкие, глаза синие, берет голубой. Везде значки, лампасы и аксельбанты. Такому красавцу надо бы по центральной улице идти – и женщины заахают умиленно, и дети сбегутся в восторге, и мужики будут крякать удовлетворенно: наш брат идет, воин!

Но воин почему-то не захотел славы.

Иван пошел к дому не по улице, а окольно, через овраг, лес и огород.

Его никто не видел. То есть совсем никто. Абсолютно.

Но совершенно достоверно известно, что когда Лидия Карабеева охнула и прижала руки к груди, увидев стоящего в двери сына, в тот же самый момент, у общего колодца между дворами, встретились Желтякова и старуха Акупация.

– Слыхала? – спросила Желтякова, живо радуясь новости. – Иван приехал!

– Да знаю уже! – махнула рукой Акупация.

А Лидия металась. Ей на работу сбегать надо – она весовщица на винзаводе. Работать, само собой, уже сегодня не будет, но необходимо ключи от весовой передать и объяснить, что к чему.

Поэтому она, и смеясь, и плача, и уставляя стол тарелками, торопилась наговориться с сыном и добраться в разговоре до самого важного:

– Ты ешь, ешь! Что думаешь теперь? У нас не как в других местах, работа есть и платят даже. Хоть на винзаводе, хоть в мастерских. На подвозе яблок тоже можно. Да везде!

– Не знаю. Может, в город учиться поеду, – с достоинством ответил Иван. – Буду заочно учиться и работать. Бывших десантников в хорошие охранные агентства берут, с руками прямо. В общем, есть перспективы.

– Тоже правильно, – одобрила Карабеева. – Прямо даже очень правильно! И меня возьмешь потом. Сперва сам, конечно. Устроишься, женишься... Я к тому, что там и выбор хороший, не то что у нас: полторы невесты, и те на любителя!

Сказав это, Лидия глянула на сына и увидела, что он усмехнулся. Не очень как-то хорошо усмехнулся. Без доброты.

– Чего ты? – спросила тревожно.

– Да знаю я всё.

– Прямо всё?

– Она же писала. И даже день обозначила... Девушка честная...

– Ты что же, нарочно подгадал?

– Нет. Так получилось.

Карабеева села перед Иваном и горячо сказала:

– Ваня, не жалей! Все это к лучшему, я тебе говорю! Когда отец твой в городе женщину встретил, я сперва расстроилась. Обидно, понятное дело! А прошел год: смотрю – чего это мне спокойно так? Чего это мне так легко? А того, что живу сама по себе, ты у меня растешь – и ничего мне не надо! А с ним морока была, очень уж человек тяжелый! И тут то же самое: сперва жалко, а потом поймешь, что оно лучше. Зачем тебе вертихвостка такая? И была бы, в самом деле, красавица, а то ведь посмотреть не на что, если честно. Не нравилась она мне никогда!