– А если он начнет что-нибудь?

– Что?

– Мало ли...

– Не начнет. Что он начнет? Он же понимает: в случае чего ему не жить просто! Тут не спрячешься, тут все-таки деревня, а не город!

Анисовка все-таки деревня, а не город. Если в городе кто-то с кем-то пообещал встретиться, может год пройти, а то и полжизни, пока он вспомнит свое обещание. Нина же, сказав Кравцову, что собирается научить его варить щи, об этом помнила и не хотела, чтобы он подумал о ней как о человеке, который не держит слова. Просто повода не находилось. А потом она решила, что не надо искать повода. Надо пойти к нему, вот и все.

Кравцов оказался дома. Он сходил уже к Ивану, но там встретил Лидию, она попросила сына не беспокоить: пообедал и спит. Недоспал в армии.

Нина вошла и сказала, выкладывая на стол капусту, кусок мяса, помидоры и прочее:

– Пришла научить вас готовить. И заодно пообщаться. Это я к тому, что не скрываю, вы мне интересны как человек и как мужчина. Но это ничего не значит. Вадик мне тоже интересен.

– Я заметил. Мы только у него и встречаемся.

– Пожалуйста, не делайте вид, будто вас волнует, как я отношусь к Вадику. Я знаю, кто вас больше всех волнует.

– Да? И кто? – спросил Кравцов с искренним любопытством, поскольку сам не знал, кто его больше всех волнует.

– Людмила Николаевна! – сказала Нина.

– Какая Людмила Николаевна?

– Вы смеетесь, да? Людмила Николаевна Ступина, учительница, инженера нашего жена!

– А, да... Я забыл, что она Николаевна. Но вы ошибаетесь, Нина, она меня волнует не больше всех.

– Зачем вы обманываете? – удивилась Нина. – Кто я вам такая, чтобы вам меня обманывать? Ладно, давайте кастрюлю. Чем больше, тем лучше. Нет, я вам прямо говорю: я хочу вам понравиться. Наверно, пока просто так, на всякий случай. Я же не влюбилась в вас, – бесстрашно произнесла Нина эти страшные слова не потому, что не понимала их значения, а как раз потому, что слишком хорошо понимала их значение. – Просто людям свойственно хотеть нравиться тем, кто им нравится. Вот и все. Только не подумайте, кстати, что я для вас стараюсь грамотно говорить. Я всегда так говорю, со школы.

Кравцов нашел кастрюлю и занялся с Ниной приготовлением щей. А Цезарь, сильно недовольный всем этим, вышел во двор. Если бы он умел говорить, то напомнил бы Павлу Сергеевичу, что не очень-то хорошо в отсутствие живой жены, Людмилы Евгеньевны, принимать дома посторонних девушек. Он спросил бы его заодно, почему, собственно, Людмила Евгеньевна так долго не едет. И он намекнул бы ему, что вот некоторые, даже будучи собаками, не поддаются соблазнам, они уходят подальше, не прельстившись запахом парного мяса, а некоторые, будучи людьми, проявляют слабоволие и идут на поводу своих желаний...

Хмурый, унылый, Цезарь пошел к сараю, где стоял Сивый. Обычно тот был привязан, но на этот раз появился из сарая, громоздко переступая своими длинными ногами и совершенно не глядя под них. Пришлось посторониться – не из трусости, а чтобы его же, глупого коня, не напугать.

– Привет, как тебя... Бездарь, что ли? Никак не запомню. – Из сарая вышел Хали-Гали. – Тебя-то хозяин выгуливает, а коня совсем нет. А он тоже животное. А животное – от слова живое. А живое двигаться хочет. Сейчас мы с ним до лужка прогуляемся. Хочешь?

Цезарь не захотел, лег в тени. Жарко все-таки.

И в доме было жарко, Кравцов то и дело вытирал пот со лба. Да еще глаза слезились – он чистил лук. Тут Нина подала ему помидорину, чтобы он ее порезал, и Кравцов, принимая ее и плохо видя от слез, кончиком ножа задел Нину за ладонь.

– Ох, – сказал он.

И сделал то, что делал всегда себе, когда случалось пораниться: поднял руку Нины и приложился губами к выступившей крови. Он без умысла это сделал. Но Нине показалось, что она видит и чувствует что-то такое, чего никогда не видела и не чувствовала, и ей стало очень страшно.

Отдернув руку, она сказала:

– Ну, вы уже сами все знаете. А мне пора.

И вышла, чуть не оступившись на пороге и слегка ударившись плечом о косяк.

Кравцову было нехорошо и грустно.

Ивану было плохо и горько. Ольга, пришедшая только что, стояла перед ним прямо, а он лежал на диване и молча курил в потолок. Ольга говорила то, что давно продумала. Она говорила:

– Я понимаю, ты на меня обижаешься. Имеешь право. Но я тебе должна объяснить. Я к тебе очень хорошо относилась, замуж хотела. Я все помню. Но ты сказал: после армии. Ты боялся, что я тут не так себя поведу. Ты мне не верил. Если серьезно, ты меня этим очень оскорбил. И если я тебе сначала писала, то я, наверно, что ли, себя обманывала. А потом перестала обманывать. Ты – прости, пожалуйста – жестокий, неуправляемый. И непредсказуемый. А я, знаешь, уже совсем взрослая, я начала думать, что любишь обычно недолго, а жить с человеком – всю жизнь. С Андреем я жить не опасаюсь, а с тобой опасаюсь. И... И вот так. Все сказала.