Разумеется, театры были далеко не везде, однако недостатка в зрелищах не ощущалось. На скорую руку создавали, по всей видимости, площадки или подмостки. Оксиринхский папирус 182 г. н. э. сообщает, что в деревне Сенепта во время каких-то празднеств выступали танцовщицы. Молодые люди восторженно смотрели на них с крыш близлежащих домов, а один из них, позабыв осторожность, оступился, упал и разбился насмерть.

В Афинах первоначально вход в театр был бесплатным, тем более что этот род зрелищ являлся частью культового праздника, объединявшего всех. Театральные представления были доступны и для самих эллинов, и для иностранцев, для свободных и рабов — некоторые из них приходили пораньше, чтобы занять места для своих хозяев. Только женщины и молодежь не допускались, как правило, на комедии из моральных соображений, ведь, как известно, авторы и актеры древней аттической комедии отнюдь не стеснялись ни в словах, ни в жестах, позволяя себе многое такое, чего, по мнению афинян, их жены, сестры, сыновья и дочери не должны были ни видеть, ни слышать.

Со временем зрителей становилось все больше, театры уже не могли вместить всех желающих, людям приходилось посылать рабов с ночи дежурить, чтобы занять места на скамьях. Наконец, были введены театральные билеты, стоившие, впрочем, недорого — всего два обола за билет: это примерно соответствовало однодневному прожиточному минимуму одного человека. Деньги поступали в государственную казну, которая и несла расходы на устройство театральных представлений. При Перикле в Афинах стали выплачивать беднякам особое пособие „на зрелища“ — теорикон, дабы и они могли позволить себе небольшое развлечение, не теряя при этом своего скромного заработка. Вместе с тем право на получение теорикона имел только тот, кто способен был доказать свое афинское гражданство и то, что в день представления он будет в городе. Однажды состоялся даже судебный процесс над неким афинянином, который получил теорикон на своего сына, а тот в дни, когда устраивали зрелища, находился далеко от Афин. В середине IV в. до н. э. по настоянию Демосфена теорикон был упразднен.

Для античного драматурга, как и актера, музыканта и танцора, высшим судьей был зритель. „Ты понимаешь, — говорит Сократ Иону в знаменитом диалоге Платона, — что… зритель — последнее из звеньев… Среднее звено — это ты, рапсод и актер, первое — это сам поэт, а бог через вас всех влечет душу человека куда захочет, сообщая одному силу через другого…“ (Платон. Ион, 535 d— 536 а). И поэту, особенно не достигшему еще большой известности, и тем более актеру приходилось серьезно считаться со вкусами и пристрастиями публики. И не из страха перед критической рецензией, поскольку их тогда не знали и не писали, а из страха перед непосредственной, импульсивной реакцией зрителей, мгновенно откликавшихся и на слова, звучавшие со сцены, и на музыку, и на дикцию актера, и даже на его внешний облик. Хорошую игру встречали громкими рукоплесканиями, криками „Еще, еще!“ заставляя актера повторить понравившуюся сценку или песенку. Но не менее шумно и энергично зрители выражали свое недовольство, отпуская ехидные замечания, вслух насмехаясь над незадачливым исполнителем, свистя, топая ногами; иногда доходило до того, что на сцену кидали камешки, орехи, так что иные актеры вынуждены были уходить с подмостков и представление прерывалось. Греческий зритель так внимательно и живо следил за всем, что говорил и делал актер, так обостренно на все реагировал! Ничто не могло укрыться от его пристрастного глаза и уха. Однажды некий актер так невнятно произнес слово „галене“ (затишье на море, штиль), что получилось „галее“ — ласка, мелкий зверек. В ответ публика подняла такой неистовый шум, что представление пришлось прервать.

В несколько лучшем положении находился поэт, автор драматического произведения: он еще мог рассчитывать на то, что сумеет переубедить публику. Когда комиссия, выдававшая разрешения на постановку пьесы, потребовала от Еврипида выбросить какую-то фразу из текста, которая могла бы не понравиться зрителям, поэт не уступил, гордо заявив, что пишет для того, чтобы учить публику, а не учиться у нее. Известно, что Еврипид, создатель величайших греческих трагедий, не нашел достойного признания у своих современников, уже успевших к концу V в. до н. э. привыкнуть к драматургическим стереотипам тогдашнего театра. Обличая римских поэтов, склонных в эпоху империи восхвалять золото, деньги, богатство, Сенека вспоминает историю, случившуюся много веков назад в афинском театре (из каких источников почерпнул философ этот рассказ, неизвестно). Давали трагедию Еврипида, впоследствии утраченную, где был монолог человека, готового на все ради богатства:

„Когда последние слова были произнесены, — пишет Сенека, — все зрители как один вскочили с мест, чтобы прервать эту трагедию Еврипида и прогнать актера, — и тогда сам Еврипид вышел на середину и попросил их подождать и посмотреть, чем кончит этот поклонник золота. Беллерофонт в этой драме поплатился карой…“ (Сенека. Нравственные письма к Луцилию. CXV, 14–15).

Так же, а может быть, и еще более бурно реагировала публика на игру актеров в эпоху эллинизма, когда по всей Греции, по всему миру, охваченному влиянием греческой цивилизации, рассеялись актерские труппы разного уровня мастерства. И в эти столетия зрители не перестали живо откликаться на все, что они видели и слышали на сцене, — вспомним хотя бы забавные реплики, обращенные к актерам и танцорам и приведенные у Лукиана в диалоге „О пляске“: даже неудачный подбор исполнителей по их внешнему виду вызывал у зрителей недовольство и насмешки. Тем не менее для столь многочисленных трупп по-настоящему талантливых актеров не хватало, а театральные предприниматели заботились не о том, чтобы собрать лучшие силы и хорошо организовать выступления, а лишь о наживе.

Мы так подробно говорили о празднествах бога Диониса потому, что именно с ними было более всего связано развитие массовых зрелищ, театра, певческого и танцевального искусств. Однако нельзя не упомянуть и о других греческих праздниках, прежде всего о тех, которые устраивались в честь покровительницы Афин — мудрой воительницы Афины Паллады, подательницы добрых советов, всегда готовой помочь путешественникам, взыскующим гостеприимства, ораторам, выступающим на собраниях, женщинам, занятым прядением и ткачеством. Облаченная в доспехи, богиня помогала также разрешать споры между государствами, оберегать мир и закон. Но особенно почитали Афину граждане ее города, которым она подарила некогда оливковое дерево — дар не менее ценный, чем виноградная лоза Диониса.

Главные торжества в честь богини-покровительницы происходили в Аттике во время Панафинейских празднеств. Для них был отведен первый месяц года по афинскому календарю — гекатомбеон, соответствовавший июлю—августу. Этот народный праздник существовал с незапамятных времен, но особое значение он приобрел в правление Писистрата (середина VI в. до н. э.), учредившего два больших общегосударственных и всенародных праздника: Великие, или городские, Дионисии и Великие Панафинеи — их справляли каждые четыре года, на третий год олимпиады.