Винничук Лидия
Шрифт:
Протоколы заседаний сената, называвшиеся «деяниями сената» или «деяниями отцов», вел секретарь — им был, как правило, один из самых молодых сенаторов. При составлении протоколов он пользовался скорописью, или «тироновым письмом» — по имени Тирона, вольноотпущенника Цицерона, изобретателя римской скорописи. В силу упомянутого выше распоряжения Цезаря копию протокола вывешивали в общественном месте. А еще до этого граждан официально оповещали о важнейших делах и событиях посредством альбумов — покрытых белым гипсом табличек, помещенных на стене бывшего царского дворца близ Форума: в этом здании находилась тогда резиденция верховного понтифика — главы всех римских жрецов. Мы не знаем, где вывешивали протоколы заседаний сената, предполагается, что на самом римском Форуме, где собиралось больше всего людей. Вместе с «деяниями сената» до всеобщего сведения доводились официально и отчеты о народных собраниях — «хроника деяний народа». Оригиналы протоколов хранились в государственном архиве или в библиотеках. Впоследствии, в столетия более поздние, те, кто интересовался этими документами, могли с ними ознакомиться и их использовать. Одним из таких «интересующихся» был Тацит, который в своих трудах нередко ссылается на архивные материалы как на источники сообщаемых им известий.
Помимо официально подтвержденной, доведенной до всеобщего сведения информации люди старались раздобыть и информацию дополнительную — у тех, кто имел знакомства среди высших должностных лиц или даже какие-то связи с двором императора. Мы знаем, как трудно было Горацию избавиться от настойчивых расспросов сограждан, ведь в Риме были хорошо осведомлены о его дружбе с Меценатом и о благосклонности к нему самого Октавиана Августа — считалось, что такой человек не мог не знать всех государственных тайн. Когда же поэт клялся, что вовсе не разбирается в положении дел в государстве, на него смотрели как на ловкого, осмотрительного дипломата, умеющего хранить молчание:
Чуть разнесутся в народе какие тревожные слухи, Всякий, кого я ни встречу, ко мне приступает с вопросом: «Ну, расскажи нам (тебе, без сомненья, все уж известно, Ты ведь близок к богам!) — не слыхал ли чего ты о даках?» «Я? Ничего!» — «Да полно шутить!» — «Клянусь, что ни слова!» «Ну, а те земли, которые воинам дать обещали, Где их, в Сицилии или в Италии Цезарь назначил?» Ежели я поклянусь, что не знаю, — дивятся, и всякий Скрытным меня человеком с этой минуты считает!Гораций. Сатиры, II, 6, 50–58
Еще усерднее в собирании и распространении всевозможных слухов и сплетен на любые темы бывали женщины. От одной из таких заядлых сплетниц предостерегает Ювенал в своей сатире, направленной против некоторых женских пороков:
Пусть она лучше поет, чем по городу шляется всюду, Наглая, в кучки мужчин вмешаться готовая смело, Или в присутствии мужа ведет разговоры с вождями (Прямо с похода), глядя им в лицо и совсем не вспотевши. Этакой все, что на свете случилось, бывает известно: Знает она, что у серов, а что у фракийцев, секреты Мачехи, пасынка, кто там влюблен, кто не в меру развратен. Скажет она, кто вдову обрюхатил и сколько ей сроку, Как отдается иная жена и с какими словами; Раньше других она видит комету, опасную царству Парфян, армян; подберет у ворот все слухи и сплетни, Или сама сочинит, например, наводненье Нифата, Хлынувшего на людей и ужасно залившего пашни, Будто дрожат города, оседает земля, — и болтает Эта сорока со встречным любым на любом перекрестке.Ювенал. Сатиры, VI, 398–412
Находились, однако, и такие люди, которые начали на свой страх и риск за определенную плату собирать и распространять всякие новости — большие и малые. Полученные сведения расходились уже в измененной форме, еще больше искажались по пути, рождались слухи, подчас не имевшие ничего общего с действительными событиями. Так, когда Цицерон был наместником в Сицилии, один из его друзей решил известить его обо всем, что делается в Риме, но, вероятно, поручил сбор сведений кому-либо из профессиональных «добывателей новостей». Среди известий, отправленных Цицерону, оказалось поэтому немало совершенно ложных сведений о деятельности Цезаря в Галлии, о его неудачах. Впрочем, самым неожиданным для Цицерона было несомненно известие… о его собственной смерти: в это время в Риме много толковали, будто он был убит в дороге (Письма Марка Туллия Цицерона, CXCI).
Октавиан Август отменил введенный Цезарем обычай публично оповещать римлян о заседаниях и постановлениях сената, но его преемники вновь стали доводить сенатские протоколы до всеобщего сведения граждан. А поскольку политическая роль сената в Римской империи все больше падала, то и сообщения о деятельности «отцов» уже не могли удовлетворить жадных до политических новостей римлян. Люди теперь чаще обменивались сведениями о частной жизни видных особ, слухами о положении дел при дворе и в семье императора. Это также было ценным источником и для историков, наблюдательных ученых, какими были Плиний Старший и Тацит, и просто для любителей всяких занимательных подробностей, например, для Валерия Максима.
Привычную для нас ежедневную прессу заменяли в античной Италии стены домов. Сохранившиеся стенные надписи в Помпеях представляют собой, по существу, мелкие объявления. Касаются они самых разных дел и вопросов — публичных и частных, иногда даже весьма личных, словно кто-то испытывал потребность раскрыть душу «городу и миру», излить принародно свои сокровеннейшие чувства.
Среди надписей, посвященных делам городским, публичным, особенно заметны те, что связаны с агитацией на выборах местных властей. Вот некоторые из таких предвыборных лозунгов:
«Сделайте Пансу эдилом, прошу вас. Он достоин этого».
«Все золотых дел мастера призывают избрать эдилом Гая Куспия Пансу».
«Сатурнин вместе с учениками призывает сделать Гая Куспия Пансу эдилом».
«Цирюльники: в эдилы — Юлия Требия».
«Земледельцы требуют сделать эдилом Марка Казеллия Марцелла».
«Рыбаки, выбирайте эдилом Попидия Руфа».
«Если кто отвергает Квинтия, — тот да усядется рядом с ослом».
Другие надписи извещают о предстоящих гладиаторских боях, об иных популярных зрелищах: