— В штабах все поодетые. По три комплекта имеют.

— Не пойдем без ботинок! На всех пускай присылают!

— Давай комиссара!

— Провались он, комиссар, что от него толку! Довольно ноги пообивали!

Увидал Сергей, что расходились кругом страсти. Кричат, горячатся, брызжут слюною яростно. Пробовал остановить и так, и этак. Ничего не выходит. Обозлился, вскочил на ступеньку крыльца и крикнул, гневным и звонким голосом покрывая всех.

— Замолчать! На свои места живо! Взводные командиры привести людей в порядок. Смирно! Слушай, что я скажу!

Галдеж стих.

— В то время, когда повсюду наши части наступают вперед и вперед, — кричал Сергей, — вы заявляете, что дальше без новых ботинок не пойдете. Другие полки одеты не лучше, а многие и хуже вас, а они идут без всяких разговоров. Кто из вас хочет, пусть остается. Чёрт с ними со всеми вместе взятыми, если правда, что они из-за башмаков готовы предавать Революцию! Если бы все так рассуждали, то давно получили бы вместо ботинок деникинские плети да шомпола по спинам…

Красноармейцы молчали.

— …Но не все еще шкурники в Красной армии, которые наступают на горло своим командирам, требуя с них то, чего они им не могут дать! Где я вам возьму на всех ботинки? Где их возьмет комиссар или хоть командарм, когда их нету? Или тоже грабить мужика, как грабят белые? Вы кричите, что где-то лежат полные цейхгаузы. Враки все! Это полные цейхгаузы у белых английского обмундирования. Вот куда надо идти получать его! Стыдно так поступать, недостойно звания красноармейца! Кто не желает, тот может убираться! Палкой его все равно не удержишь. Но я знаю, что все-таки есть среди моей команды настоящие и сознательные ребята, которые всегда пойдут. Мы обойдемся и с ними. Пусть кричит теперь кто хочет!

Сергей кончил и нервно правой рукой отер лоб. Так со своими людьми он говорил в первый раз.

Все продолжали молчать.

— Ну, что же?

— Нету тут шкурников, командир. Зря говоришь, — хмуро, но уже без злобы сказал кто-то.

— Нету! Нету!

Подтверждали голоса.

— Посуди, товарищ командир, легко ли нам, все ноги поссадили без обувки-то.

— А пойти, — то, конешно пойдем. Это так с досады уж. Обидно ведь, право!

И улыбнулся Сергей, сразу почувствовав что-то другое. Улыбнулся и Владимир, и окрикнул попросту.

— Я ведь так и знал, что с досады языками заболтали. Разведчики у нас в полку самый надежный народ. Не то, что какая-нибудь третья рота.

— Что верно, то верно! — раздались голоса.

— Мы от своих-то хоть не бегали.

— Пулемета за все время ни разу не бросили.

— Вот и обидно, товарищ командир, а ботинок поди больше им дали?

— Нет! Столько же.

— Совсем бы стервецам давать не надо, а то при казаках они чуть што — разведка. А к коптеру за обмундировкой так небось первые…

Когда были, уже без шума, розданы ботинки, говорил кто-то, завидуя вслух.

— Эх, хороши! Подошва спиртовая и каблук с подковой. Крепкие!

— Теперь этих при всяком случае, в очередь или не в очередь, в караул и на посты. Пусть знают, что не задаром получили, ешь их волки! А мы уж в своих замечательных до Кавказа как-нибудь дотопаем. Авось там и на нашу долю найдется!

— Найдется! Как не найтись!

— У них-то цейхгауз во… Англия!

Невысокая серая лошаденка, худая и некрасивая, стояла возле крыльца и, поворотив голову, смотрела на Сергея, хлопая ушами.

Весело смеялся чему-то Николай. Улыбался Владимир, похлестывая плетью по голенищам своих сапог.

На душе у всех было хорошо и спокойно.

Почему? Потому ли, что вновь наступила весна? Потому ли, что близок уже был некогда далекий Кавказ? А может быть и так, просто, не почему.

Сергей вдел ногу в стремя и вскочил в седло, продолжая смеяться звонко. Тощая лошаденка зафыркала чего-то и подалась назад, — точно настоящий конь.

— Ну, ты скоро?

— Осмотрю посты. Вернусь через час. Гайда.

Он уехал, а они остались еще немного подышать свежим воздухом.

— Чудно, брат, право! — проговорил Николай. — Ведь скоро будет только год с тех пор, когда мы сошлись втроем. А как кажется, что это было уже давно, давно. Нет, ведь ты подумай! Только год!

Усмехнулся Владимир и потянул товарища за рукав:

— Пойдем! А говоришь ты правду, времени-то прошло немного, но всевозможных перемен, событий и совместно перенесенных опасностей больше чем много. Оттого и кажется, что давно. Знаешь, когда я вспоминаю о чем-нибудь, то как-то не возникает в голове — это было в феврале… это в марте… а — когда мы были на бандах… когда тебя ранили… и много таких других «когда».