Авторы сборника «Смена вех» первыми приняли и попытались осмыслить данный исторический выбор народа. Они выступают против антибольшевизма российской интеллигенции, видя в оппозиции большевистской власти старые интеллигентские ошибки, осужденные еще авторами сборника «Вехи». Красной линией через весь сборник проходит утверждение, что в настоящих условиях Совдепия – это единственная национально-российская власть. Данный фактор патриотизма, не совпадающий с большевистской идеологией, был основой для примирения бывших активных участников Белого движения – сменовеховцев с красными вождями. Большевизм представляется идеологам «Смены вех» коренным русским национальным явлением, а большевистский переворот – подобие исконно русских, национальных бунтов в стиле Разина и Пугачева.

Национальный характер большевистского Октября не может затмить обилие инородцев в руководящих сферах «рабоче-крестьянского государства», так как все они находятся просто в водовороте русского бунта, увлечены его стихией, однако не могут играть самостоятельной роли. А пропагандируемый «пролетарский интернационализм» большевиков представляет собой лишь удачный пропагандистский лозунг. Он, по мнению сменовеховцев, должен способствовать осуществлению исторической миссии России, стать чрезвычайно важным и полезным орудием не только восстановления единого Российского государства, но и для водружения российского, пусть даже и по-большевистски красного знамени над всем миром.

Реализация социальной роли интеллигенции в обществе объективно требовала осуществления идейно-политических исканий – сложного и многообразного комплекса философских, политических и иных вопросов, выступивших в качестве своеобразной информационной целостности, некой «второй реальности», в рамках которой развивалась и самоопределялась российская интеллигенция. При этом идейно-политические искания российской интеллигенции были направлены как на поиск «формулы прогресса», разработку вариантов общественного развития России и борьбу за их реализацию, так и на самопознание, выявление присущих интеллигенции «родовых черт», что в наибольшей степени определилось на «веховском» этапе ее истории.

Совпадение поиска «формулы прогресса» с «веховскими» традициями самопознания дало возможность продолжить идейно-политические искания в условиях послереволюционной действительности. Мировоззрение интеллигенции 1920-х годов во многом характеризуется общим усилением славянофильских тенденций, органически присущей верой в мессианское призвание России и отказом от европоцентристской схемы общественного прогресса. Во многом к этому подталкивала окружавшая эмигрантскую часть интеллигенции действительность западных обществ, ощущавших «закат Европы». Поэтому становление национал-большевизма (сменовеховства, нововеховства) – сложного и многообразного явления, сочетавшего идейные, политические и социально-психологические аспекты, стало заметным явлением и в Советской России, и в российском зарубежье.

Авторы «Смены вех» делали вывод о том, что самостоятельно интеллигенция не может сыграть существенной роли в России. Творческая задача российской интеллигенции – служить народу и тому режиму, который данный народ выбрал. Только в этом случае интеллигенция преодолеет свое историческое народное и государственное отщепенство. Сменовеховцы рассматривали советскую власть как новую форму российской государственности, исторически соответствующую мессианскому признанию России. С традиционным для интеллигенции стремлением к превращению минусов развития страны в плюсы, они конституировали мистико-мессианскую психологию «искупления грехов», являющуюся на деле продолжением интеллигентского максимализма, перенесенного в сферу национальных устремлений.

С одной стороны, многие сущностные черты сменовеховской идеологии, такие как мистика государства, преодоление интеллигентского отщепенства, критика радикализма, олицетворяли собою связь с дореволюционным, «веховским» прошлым. С другой стороны, на основе осмысления опыта 1917–1920 гг. сменовеховцы пережили существенный мировоззренческий перелом и признали большевизм как новую форму российской государственности, адекватную величию исторической миссии России. При этом сменовеховство наиболее последовательно и решительно выразило общее усиление славянофильских и антизападнических настроений, характерных для послереволюционного этапа идейно-политических исканий.

В этом отношении авторы сборника «Смена вех» видели своих предшественников в числе адептов «скифства». Сборник «Скифы», два номера которого вышли в конце 1917-го – начале 1918 гг., объединил вокруг себя деятелей культуры, рассматривавших революцию как мессианское антизападное русское народное движение, в основе которого лежит религиозный пафос. Сменовеховство, как и скифство, возникло на почве духовной традиции, идущей от славянофильства, той традиции, которая связывала будущее России с новой могущественной государственностью, противостоящей влияниям европейской политической культуры и выполняющей некие мессианские функции по отношению к мировому сообществу.

Поэтому, по мнению сменовеховцев, большевистская революция – это лишь русский традиционный радикализм, который по стечению обстоятельств возглавили Ленин и Троцкий. Данная революция во многом напоминает историческую ситуацию Смутного времени. Поэтому сменовеховцы обнаружили духовно-психологическое родство большевиков не только с российскими радикалами, но и с представителями всех идейно-политических группировок, так или иначе участвовавших в революционных событиях, независимо от того, по какую сторону баррикад они находились. Вся история России, по мнению сменовеховцев, в силу своих внутренних интенций сама выбрала большевиков в качестве носителей и выразителей чаяний народных масс, общенационального возмущения и протеста против сложившихся общественных порядков. В том, что сам дух большевизма соответствовал объективным тенденциям развития России, сменовеховцы видели историческое основание для оправдания большевистской революции и самого большевизма. Его политическое торжество обрело, таким образом, некий онтологический смысл, роковой, инфернальный оттенок. Как большевистская революция «уверенно и властно вошла в русскую жизнь и накрепко утвердилась в ней», так вместе с ней и большевизм «бесповоротно стал исторической судьбой России» [139] .