Шрифт:
Один расчет вынесли почти сразу. Немцы даже не поняли сначала, что произошло. Упал один подносчик, другой, потом заряжающий…
А потом немцы забегали, заорали что-то на своем. Из леса тут же подтянулась пехота, залегшая где-то впереди.
Да не простая пехота. Егеря. Очень уж грамотно они начали отжимать от позиций минометчиков отделение рядового Невстроева. Пришлось отползать под огнем. И огнем метким. Почти сразу же замолчал автомат Пети Черепова. От отделения, похоже, осталось лишь двое.
– Вагиз! Вагиз! Слышишь меня? – орал, ткнувшись в снег, Гриша.
– Слышу, командир! – донесся крик азербайджанца. Первый раз, между прочим, командиром назвал…
– Уходи влево! Я вправо дерну! Растащим фрицев!
– Не могу, командир! Я в задницу ранетый! – проорал ему Вагиз.
– Чтоб тебя… – ругнулся Невстроев и пополз в сторону Багирова.
Но тут же замер, застонав. Пуля больно ударила его в левое плечо, отрикошетив от каски. Потом еще одна. Уже сама по себе. Рука тут же онемела.
– Хана мне, командиииир! – раздался вдруг стонущий крик Вагиза. – Подходят, кажетсяаааа…. Аааааааа! Ааааа…
Взрыв разметал остатки крика по лесу.
Еще несколько пуль воткнулись в спину Гриши, выбив из маскхалата красные брызги.
«Ну, все. Убили…» – подумал он, сдергивая кольцо с единственной в его отделении гранаты типа «Ф-1». «Хорошо, хоть пожрать успел…» И потерял сознание. В себя он уже не пришел, но рука его разжалась именно тогда, когда к его телу осторожно подходили трое немцев из ягд-команды эсэсовской дивизии «Мертвая голова».
А Петю Черепова подобрали уже после стычки, когда бригада ворвалась на позиции, оставленные фрицевскими минометчиками. Ему повезло. Единственная пуля вошла ему в висок и вышла из другого, не задев каким-то чудом кости черепа. Его эвакуировали в лагерь раненых на Гладкое болото, где он шутил, приходя время от времени в сознание:
– А нет у меня мозгов! Вот немец и не убьет меня! И фамилия моя сокровенная – Черепов! – А сам все вспоминал Гришку и Вагиза…
Мишку, кстати, съели в тот же вечер. Вместе с костями и печенью.
24
– А вы, Николай Ефимович, поддерживали связь с тем батальоном, который ушел на старую базу?
– С батальоном капитана Жука? Пока была возможность – поддерживали, – ответил Тарасов.
– Каково положение было у них?
– Насколько я знаю, их постепенно эвакуировали оттуда. До наступления оттепели самолеты регулярно садились на болото.
– А когда снег стал таять? – продолжал спрашивать немец.
– А этого я уже не знаю. По объективным причинам, – Тарасов машинально коснулся белой повязки на голове.
– Тогда предположите, герр подполковник! Вы же должны хорошо знать Жука. Что он будет делать, когда самолеты будут не в состоянии приземляться?
Тарасов посмотрел в окно. Снег на улице уже давно превратился в жидкую кашу. Уже при первой попытке прорыва часть десантников побросала лыжи. Действительно, не сегодня завтра Жук останется без связи с Большой землей. И что тогда?
– У Жука есть два варианта. Либо ждать, когда земля высохнет, либо идти на прорыв, – ответил комбриг обер-лейтенанту.
– И то, и другое – самоубийство, – усмехнулся фон Вальдерзее. – В первом случае – медленное, во втором – быстрое. Но есть и третий вариант. Вы можете обратиться к своим солдатам и уговорить их сдаться. Так будет проще всем. Мы относимся к пленным гуманно, вы – живой пример. Гарантируем им медицинскую помощь, еду, безопасность.
Тарасов посмотрел в голубые глаза немецкого аристократа. И вспомнил вдруг ту деревню. И покачал головой:
– Нет.
– Вы отказываетесь помочь своим солдатам? Мне кажется, это ваш прямой долг командира – беречь их!
– Мой долг как командира – выполнение поставленной боевой задачи. Я ее выполнить не смог, а потому я им больше не командир, – жестко ответил Тарасов. – Тем более, это же десантники.
– Фанатики?
– Комсомольцы. Они, скорее, застрелят меня, если я приду к ним с таким предложениям.
– Вы не поняли. Никто вас не собирается отправлять на это болото, – усмехнулся фон Вальдерзее. – Мы сделаем листовку, и с нее вы обратитесь к своим бойцам.
– Нет. Ничего писать я не буду, – снова покачал головой Тарасов.