– Мне тоже, – добавила я, за что была одарена самой огненной молнией, со всей силы брошенной в мою сторону.

Владимир развернулся и вылетел из комнаты, хлопнув дверью. Мусяка недоуменно посмотрел на нее, но уже через минуту снова увлеченно во что-то играл. А я, аккуратно и тихо прикрыв за собой дверь, вышла вслед за Владимиром. Он стоял около кухонного окна и смотрел куда-то вдаль.

– Скажи, а что же такого могла сделать твоя мама, чтобы ты вот так выкинул ее из своей жизни? Пыталась отдать тебя в детский дом? Нет? – тихо спросила я, прислонившись к стене.

– Дина! Как ты могла? – спросил он, повернувшись. Лицо его было перекошено от ярости.

– Может, слишком строго заставляла учиться? – спокойно продолжила я.

– Прекрати.

– Наказывала за двойки?

– Ты не имела права.

– Нет, имела. Это и мой сын, – внезапно сменила тон я. – Ты знаешь, что у нее вся квартира увешана твоими фотографиями?

– О, это в ее стиле. А вот от тебя я этого совсем не ожидал, – зло бросил он, и я не без удовольствия отметила, что голос его дрожит. И то хлеб.

– Вот такая я неожиданная. И очень любопытная.

– Да уж, – сжал зубы он. – Живешь с человеком и думаешь, что его знаешь. А он оказывается последней…

– Ну кем? – рассмеялась я.

На мой смех из комнаты выглянул Мусяка. Володино лицо тут же приобрело фальшиво-позитивный вид. Видели хоть раз, как клоуны меняют улыбку на маску ярости с помощью ладони? Вот он сиял от счастья, и стоило провести пальцами по лицу, темный дьявол перед вами. Вот так же Владимир улыбался Ваньке, а стоило тому отвернуться, принимался пожирать меня яростным огненным взглядом. Если бы его ненависть могла воспламенять, я бы испепелилась прямо тут, в кухне, на кафельном полу. Осыпалась бы Володе под ноги, нарушила бы нашу стерильность. Но Володя был безопасен, особенно пока в периметре квартиры находился Мусякин.

– Я лучше пойду… уеду куда-нибудь, – засуетился он.

– Вернешься через три дня? – полюбопытствовала я.

– Точно! – поднял вверх палец.

– Думаешь, это выход? А если, пока тебя не будет, твой сын привяжется к твоей матери? Он же не такой циник, как ты. Он не сможет также вот забыть бабу Маго, и все. Ты и ему будешь запрещать с ней видеться?

– Ты не знаешь, о чем говоришь. Баба Маго! – вспылил Володя. Впервые, пожалуй, я видела у него такое лицо. Какое? Искаженное болью. – Знала бы ты…

– Так расскажи! – предложила я. – Поделись со мной хоть чем-то для разнообразия.

– Зачем тебе это? – нахмурился он. – Ты уже ничего не изменишь в прошлом.

– Но я хочу немного поучаствовать в будущем, – возразила я.

– Тсс, – прошипел он. – Кажется, они идут.

Мусяка с новообретенной бабушкой влетели в кухню. Маргарита Владимировна как могла упиралась, но была проконвоирована на кухню и заставлена пить чай. Все мы сели кругом, получили по чашке какой-то неопределенно-коричневой жидкости неприятного вкуса, но терпели. Сидели, натянуто улыбались и делали, что говорят, чем несказанно радовали Ваньку. Он ходил между нами с деловитым видом и наслаждался своим верховенством. Было заметно, что Владимир, мечущий в собственную мать молнии, сдерживается из последних сил.

– Ну все, Ванюш, я напился, – наконец не выдержал он. – И баранку съел.

– Ты не допил чафку. Пей! – менторским тоном заявил Мусяка и пододвинул ему чашку.

Володя жалобно посмотрел сначала на меня, потом на Мусяку и вздохнул. Я решила прийти ему на помощь. Не стоит же бить лежачего, это же нехорошо.

– У папочки дела. Папочке надо на работу поехать. Да, папа? Тебе же на работу надо?

– Да, на работу, – благодарно кивнул мне он.

– Но ты же ведь скоро вернешься, да? – продолжала я.

– Да? – с сомнением переспросил он.

– Конечно. У тебя же нет совсем уж длинной работы.

– Ты же не будешь удава пелеводить? – уточнил на всякий случай ребенок. Все мы, не сговариваясь, уставились на него.

– Удава?

– Переводить? – хором переспросили мы с Маргаритой, хотя чего удивляться. Как еще ребенок чуть старше двух лет должен понимать слова «длинная работа»? Особенно если ему постоянно говорить, что его папа что-то там переводит, а что это такое – вообще непонятно.

– Не буду, – заверил его папа. И повернулся ко мне. – Проводишь меня до выхода?

– Не уверена, что готова зайти так далеко, – захотела было отказаться я. Но назвался уж груздем – полезай на лестничную клетку с разъяренным супругом. Хотя с виду Владимир разъяренным не был. Он спокойно оделся, продолжая улыбаться. Поцеловал Мусяку, холодно кивнул Маргарите, отчего та побледнела и ушла обратно в кухню. Я нацепила тапки, накинула куртку, жалея, что сигарет нет даже в тумбе для обуви. Разговор предстоял не из легких, и это не вызывало сомнений, так как Владимир, стоило нам только выйти к лифту, изменился в лице. Он схватил меня за плечи, развернул и прижал к стене, не давая даже вдохнуть, и спросил, сведя брови и глядя мне прямо в глаза: