Пришлось мне отвернуться, чтобы другие моей улыбки не видели.

Тут всех стали приглашать в зал, на сцену вышел Александр Сергеевич, градоначальник и Петин папа, поздравил собравшуюся публику с Масленицей и приходом весны и объявил бал открытым. Заиграл оркестр, публика освободила центр зала, начались танцы.

Чаще всего я танцевала, конечно же, с Петей, но и других кавалеров было немало. Петя не дулся и не проявлял никаких признаков ревности. Разве что пару раз недобро взглянул на молоденького подпоручика, который, по его мнению, слишком уж часто приглашал меня танцевать.

На балу преобладала молодежь, хотя немало было людей постарше и даже весьма почтенного возраста. А в целом я вскоре совершенно забыла, что нахожусь в Сибири, едва ли не в самом ее центре, а не где-нибудь в Петербурге или Париже. А что, я была с маменькой на великосветском приеме в Париже и не сказала бы, что этот бал хоть в чем-то уступал виденному там.

– Петя, вы не проводите меня? Я бы хотела выпить что-нибудь прохладительное.

Петя согласно кивнул, мы вышли из зала, прошли в один из павильонов, и я устало опустилась на бархатную банкетку.

– Петя, у вас еще есть силы?

– Немного осталось, – улыбнулся мой кавалер. – Сейчас принесу лимонад, тогда и ваши силы восстановятся. Бутербродов или пирожных не желаете? Значит, будут бутерброды.

Он отошел к буфету, но там толпился народ, и совсем уж быстро он не вернулся бы. Осталось единственное развлечение – рассматривать публику. Публика в свою очередь развлекала себя обычными разговорами, шампанским и другими напитками, канапе с икрой, разнообразными блинами, как же без блинов на Масленице! Я сидела спиной к лестнице, напротив же, у окон, было несколько столов с зеленым сукном, за которыми сидели те, кто танцам предпочитал карточную игру.

Среди публики было немало знакомых лиц. Вот, к примеру, старший сын хозяина нашего театра, Евграфа Ивановича Королева, Алексей Евграфович, тоже купец первой гильдии. Господин Королев тоже заметил меня и направился в мою сторону вместе с юной девушкой. Пришлось вставать.

– Здравствуйте, ваша светлость, – официально приветствовал меня купец. – Дозвольте представить вам мою дочь. Графиня Дарья Бестужева. Моя дочь, Анна. Искренне надеюсь, что вы подружитесь. Я вас оставлю, ибо давно уже заметил, что присутствие родителя не способствует живости разговоров детей.

Анну трудно было назвать красавицей, но выглядела она мило и привлекательно. Платье явно из лучших парижских магазинов, в этом мне можно полностью довериться. Единственной вещью в ее наряде, не согласующейся с хорошим вкусом, был излишек украшений. Анна заметила мой взгляд и фыркнула:

– Я чуть не год не была дома, и меня подарками завалили! Дедушка, папа, дядя, тетка… И все в голос твердят, что это специально к балу. Ну и чтобы никого не обидеть…

– А где вы были, если это не секрет?

– Да какой уж секрет, в парижском пансионе училась. Только надоело мне там страшно, по дому заскучала. Теперь стану, как все нормальные люди, в гимназии учиться. Да и толку поболее будет.

– А что за пансион?

– Пансион месье Легре.

– Вы не поверите, но я там тоже училась и мне тоже очень быстро надоело.

– Так вот о какой русской графине там легенды рассказывают, вот кто мадам Жюстен изводил! – воскликнула Анна.

Мы стали перебирать косточки преподавательницам пансиона и самому месье Легре, но вскоре подошел молодой человек с капризной физиономией и обратился к Анне:

– Анна Алексеевна! Не заставляйте меня рыдать. Мне был обещан танец, но ждать уж нету боле сил.

Они ушли, но в одиночестве я пребывала недолго – вернулся Петя со стаканами и тарелочкой бутербродов.

– Лимонаду нету, – торжественно заявил он.

– А что же в стаканах?

– В стаканах лимонад из малины с мятой и из слив. То есть получается, что это не лимонад вовсе, а малинад и сливонад! Что выбираете?

– Малину!

– Стало быть, мне остается слива.

Мы вновь примостились на банкетке и принялись закусывать.

Мое внимание давно уже привлекала некая весьма экстравагантная особа, молодая женщина, из прически которой торчали во все стороны длинные шпильки с шариками на концах, наподобие тех, что я видела на портретах японских аристократок. И одета она была в вычурное красное с черным платье, украшенное спереди четырьмя пуговицами невероятного, чуть ли не с блюдце, размера. Она дефилировала по павильону, совершая сложные зигзагообразные маневры, взирала на всех через лорнет [40] , способный своими размерами соперничать с биноклем, постоянно делала некие непонятные движения правой рукой и непрестанно трогала свои пуговицы.