Обороняющийся имеет преимущество местности; нападающий — преимущество внезапной атаки, как в стратегии, так и в тактике. В тактике внезапность редко приводит к крупной победе, тогда как в стратегии она нередко заканчивает войну одним ударом. Но в то же время надо заметить, что выгодное использование этих средств предполагает какую-нибудь серьезную, редко встречающуюся, а также бесспорнуюошибку противника и, следовательно, не меняет равновесия в пользу наступления.

Атаки во фланг и тылв тактике очень отличаются по своей природе от аналогичных актов в стратегии, так как там они могут быть направлены на боковые крылья армий и тыл театра военных действий. Из-за больших пространств в стратегии охватывающее наступление или наступление с нескольких сторон, как правило, возможны только с более активной стороны, то есть со стороны нападающего.

Четвертый принцип, помощь театра военных действий, естественно, является преимуществом на стороне обороняющегося. Если атакующая армия начинает кампанию, она отрывается от собственного театра военных действий и таким образом ослабляется, оставляя свои крепости и склады. Чем шире сфера операций, тем более она ослабляется (маршами и устройством гарнизонов); обороняющаяся же армия продолжает пользоваться поддержкой своих крепостей, никоим образом не ослабляется и находится поблизости от своих источников снабжения.

Поддержка населения, как пятый принцип, реализуется не в каждой обороне, так как оборонительная кампания может вестись на территории противника, но все же этот принцип, исходя из понятия обороны, в большинстве случаев применим в ней. Под этим подразумевается в основном, хотя и не исключительно, содействие вооруженных народных масс.

Наполеоновская кампания 1812 года дает, как через увеличительное стекло, очень ясную иллюстрацию влияния средств, указанных в принципах 3 и 4. Около 500 000 человек (у Наполеона. — Ред.) форсировали Неман, 120 000 (135 тыс. — Ред.) сражались при Бородине и еще меньше дошли до Москвы.

Можно сказать, что влияние этого чрезвычайно важного опыта (в обратном направлении Неман пересекло менее 20 тыс. — Ред.) было настолько сокрушительным, что, даже если бы русские не предприняли вообще никакого наступления (т. е. в 1813–1814 гг.), им бы все равно в течение значительного времени не угрожала опасность нового нашествия (что и подтвердилось в Крымскую войну 1853–1856 гг. — Ред.). Конечно, за исключением Швеции (Финляндия тогда была в составе России), в Европе нет ни одной страны, расположенной так же, как Россия, но действующий принцип всегда остается тем же, различна только степень его силы.

Если к четвертому и пятому принципам добавить, что эти силы относятся к изначальной обороне, то есть обороне на своей территории, и что они гораздо слабее, если оборона имеет место на территории противника и связана с проведением наступательных операций, то отсюда вытекает, приблизительно так же, как и при третьем принципе, новая невыгода для наступления. Ведь точно так же, как оборона не состоит исключительно из оборонительных действий, так и наступление не состоит только из активных действий; более того, всякое наступление, не ведущее к миру, неизбежно должно заканчиваться обороной.

Остается еще упомянуть один небольшой фактор — высокий дух, чувство превосходства, которое возникает из осознания принадлежности к наступающей стороне. Это несомненный факт, но это чувство вскоре переходит в более значительное и сильное, которое придают армии ее победы или поражения, талантливость или бездарность ее полководцев.

Даже если цель войны заключается только в сохранении существующего положения, все же простое парирование удара несколько противоречит понятию войны, потому что ведение войны — это не только состояние терпения. Если обороняющийся получил важное преимущество, тогда оборона выполнила свою задачу, и под защитой этого успеха он должен отплатить ударом за удар, если не хочет идти навстречу неминуемой гибели. Здравый смысл подсказывает использовать достигнутое преимущество для того, чтобы оградить себя от вторичного нападения. Как, когда и где начнется эта реакция, зависит от ряда других обстоятельств. Мы всегда должны считать этот переход к наступлению естественной тенденцией обороны. Если же из победы, завоеванной с помощью обороны, не извлекается никакой выгоды, можно смело сделать вывод, что военными действиями руководят неправильно.

Стремительный и мощный переход в наступление является самым блестящим моментом обороны. Кто с самого начала не включает этот момент в понятие обороны, тот никогда не поймет ее превосходства. Он всегда будет думать только о том, что можно приобрести или насколько можно ослабить неприятеля посредством наступления, но ведь результат зависит не от того, как завязан узел, а от того, как он будет развязан. Если под термином «наступление» мы будем всегда понимать только внезапное нападение и, следовательно, под термином «оборона» — только разброд и смятение, это будет глупое смешение понятий.

Конечно, завоеватель принимает решение начать войну раньше, чем обороняющийся, и, если он сумеет сохранить в секрете свои приготовления, он может застать обороняющегося врасплох; но это несвойственно самой войне, потому что так не должно быть. Война фактически существует больше для обороняющегося, чем для завоевателя, потому что лишь вторжение взывает к сопротивлению, и только пока существует сопротивление, существует война. Завоеватель всегда «миролюбив» (как говаривал о себе Наполеон); ему бы хотелось войти в наше государство, не встретив сопротивления; чтобы помешать этому, мы должны хотеть войны и поэтому готовиться к ней. Именно слабый или тот, кто должен обороняться, всегда должен быть вооружен, чтобы не быть застигнутым врасплох.