Шрифт:
– Я в уборную, а вы спускайтесь! Нас ждут! – выкрикивает она уже из ванной, неплотно прикрыв за собой тонкую, звукопроницаемую дверь. – Сашка тут совсем рядом поселился. Оформляет хоромы… кого-то из ваших нуворишей!
Гера краснеет, когда начинает журчать сильная, нетерпеливая струя. Громко кашляет и – в коридор.
А Нестор медлит. Хм, бесстыдство в ней осталось… Интересно…
Спускаются медленно, гуськом.
Старший – позади, вспоминая намеченные звонки и сравнивая их более-менее предсказуемый результат с непредсказуемым богемным времяпрепровождением.
Младший забегает вперед. Он ничего не оценивает – он чувствует, что хочет быть там, где Нестор. Столько, сколько получится.
Внизу, в просторном фойе, уже притушен свет. Полутьма недвусмысленно намекает, что пора и честь знать. Пора освободить помещение.
Образовался неприкаянный беспорядок. Люди стоят кучками и поодиночке – как посуда на большом столе после попойки. Вяловато гудят, устало посматривают по сторонам.
И вдруг из темного жерла, за которым остались картины и объекты, выскакивает растрепанный бледный блондин, втискивается между Нестором и Герой, не задев ни того ни другого, и хрипло, но внятно произносит, как будто констатирует:
– Убийца.
Всем слышно.
Намечается немая сцена.
– Нестик, кто этот сумасшедший?! – орет Вера, перепрыгивая через две ступеньки. Третью не заметила.
Кожаная подошва ее туфли по инерции скользит вниз, и художница рухнула бы носом в пол, если б не Нестор. Он как раз отвернулся, чтобы не стоять на линии огня, который рвется из глаз Василия, и поэтому успевает подхватить нетяжелое падающее тело.
Все ахают, окружают потерпевшую и ее спасителя. Одно событие вытесняет, уничтожает другое. Закон жизни.
Кто и почему обозвал Нестора страшным словом – гадать не стали.
Никто даже и не заметил, как Василий выбрался из людской кучи на загазованную Сретенку.
10
«Да что же он делает? С ума сошел!» – сердилась на телевизор Леля, когда благородный герой сообщал злодею – вору там или убийце, – что знает о его преступлении. Василий посмеивался над киношными перипетиями и умилялся непосредственности своей взрослой жены.
А теперь, когда сам зачем-то выдохнул обвинение в лицо преступнику, теперь-то над кем будешь возвышаться?
И легче не стало…
Предупредил мерзавца…
Тот даже бровью не повел. Либо не виноват, либо…
Василий не знал, что и думать.
Бежал.
Куда?
Зачем?
Улица длинная… И вдруг:
– А доказательства?
Незнакомый голос – глубокий, тревожный – толкает его в спину. Мелькнуло: мужской или женский? Оглядывается, не притормаживая. Наверное, будь догонявший мужчиной, Василий бы понесся дальше. Совсем не из-за боязни. Хотя… Пусто. Темно. Не трусость, а разумная осторожность…
Но ему в глаза смотрит отчаяние. Явно женское. Высокая девушка в мешковатом пиджаке срывает с головы зеленую бейсболку и выпускает на волю длинные русые волосы.
Закрепляет призрачные шансы на чужое внимание.
– Доказательства у вас есть? – строго повторяет она дрожащим от спешки голосом.
Один вопрос, один человеческий контакт – и собственный ужас как будто отделился и спрятался в отсеке подводной лодки, а сознание выныривает на поверхность. Чтобы существовать, чтобы жить дальше.
– Я так и знала! Нет. Ничего мы доказать не можем… – Кисти рук незнакомки, как вспугнутые бабочки, взлетают вверх. Пальцы затрепыхались, ловко скручивая волосы и пряча их под бейсболку.
Расстроилась, но руки не опустила.
Сейчас повернется и уйдет…
Упущенные возможности – самый незаметный яд, который не только отравляет, убивает любое живое дело, но и жизнь делает скучной, бессмысленной.
Нельзя ее отпускать.
– Что вы знаете? – Василий несильно хватает девушку за предплечье, чуть трясет ее, чтобы вывести из ступора, и подталкивает к двери маленького ресторанчика. В центре Москвы теперь как в обустроенной гостиной с креслами и диванами – в любом месте найдешь где присесть.
С полутемной улицы – в тускло подсвеченный зал… Взгляд сразу находит свободные столики. Несколько в разных углах. Надо выбирать.
Из динамиков хрипит Джо Кокер. В другое время Василий бы не имел ничего против громких звуков. Отгороженный от мира, сидел бы и слушал, проникаясь и соглашаясь с тем, что сердце превыше разума.
«Heart over mind».
Но сейчас лучше бы место потише: музыка должна быть как занавес, который защищает разговор от подслушивания. Ограждает, но не встревает.