Одной из главных сенсаций мирового книгопечатанья в этом году стала публикация последнего, незавершённого романа Владимира Набокова «Лаура и ее оригинал».

На русский язык роман этот, изданный «Азбукой», перевел Геннадий Александрович Барабтарло, который отказывается отвечать на вопросы, связанные с собой, считая их личными, но достаточно подробно рассказывает о Набокове и своей работе над переводом «Лауры».

Почему вы настаиваете на публикации ваших ответов с «ерями» и «ятями»? Чем эта ваша личная инициатива может помочь русской словесности?

Вашъ вопросъ есть слдствіе недоразумнія. Русское правописаніе для меня такъ же естественно, какъ вашимъ читателямъ совтское. Тутъ нть ни позы, ни оригинальничанья, не говоря уже объ «иниціатив» или желаніи «помочь русской словесности».

Помочь общему возрожденію не только словесности, но и вообще русской цивилизаціи могло бы безусловное и массовое отшатываніе ршительно отъ всего, произведеннаго совтской властью, какъ отшатываются съ отвращеніемъ отъ порчи или заразы, и это едва ли не въ первую очередь относится къ рчи, во всхъ ея формахъ, въ томъ числ и письменной (литературный языкъ — послдняя и наименьшая забота). Нужно обучать русской грамот въ начальныхъ школахъ, но для этого нужно учить учителей, а для этого нужно сознаніе необходимости контрреволюціонной реформы языка — и тмъ самымъ перемны и самого сознанія. Разомкнуть этотъ кругъ человку не подъ силу, но къ счастью для себя, человкъ только предполагаетъ.

Между прочимъ, «ерей» большевицкая реформа не отмняла; это славянское названіе буквы было вытснено довольно несуразнымъ (и лингвистически неврнымъ) «мягкимъ знакомъ». Вы, конечно, имете въ виду не «ерь», а «еръ», упраздненный на согласномъ конц слова, гарнитурныя литеры котораго были во исполненіе буквы декрета уничтожены въ большихъ типографіяхъ сознательной чернью такъ ревностно, что ихъ долго потомъ недоставало, и потому въ совтской печати, а оттуда и на письм, на поколніе утвердился пріемъ ставить по необходимости апострофъ въ середин слова («из'ятие», «от'явленный» и т. п.).

Китайскій врачъ прежде всего просить паціента, на что бы тотъ ни жаловался, показать языкъ и долго, минуть десять, его изучаетъ. О пореформенномъ русскомъ, прежде чмъ перейти къ діагностик внутреннихъ болзней, можно только по одним языковымъ симптомамъ («Красноватый налетъ. Типунъ. Урзанъ») заключить объ искривленіи позвоночника и сердечной недостаточности.

За т нсколько лтъ, что я печатаю свои сочиненія или переводы въ Россійской Федераціи (только книжка стиховъ была набрана орографически правильно), мн случилось прочитать немало насмшливыхъ, недоуменныхъ, фантастическихъ, презрительныхъ или возмущенныхъ («куда смотрят корректоры!» «кто позволил!») отзывовъ по этому именно поводу. Я отсылаю тхъ, кому любопытно знать мое мнніе, къ своему послсловію къ «Лаур» (и къ предисловіямъ ко всмъ другимъ изданіямъ Набокова въ моемъ перевод).

Как вы готовились к переводу «Лауры и ее оригинала»?

Нисколько не готовился. Вообще говоря, я берусь за переводы довольно рдко и между дломъ, и притомъ непрофессіонально, т. е. не изъ денегъ, а въ частныхъ видахъ. Когда-то давно я переводилъ Набокова ради усовершенствованія своего слога и углубленнаго пониманія его сочиненій, т. к. нтъ лучшаго способа изучить словесное сочиненіе, чмъ честно перевести его на родной теб языкъ. Переводъ романа можно уподобить процессу демонтажа и сборки сложного механизма, съ числомъ деталей близкимъ къ числу составляющихъ книгу словъ, каждое изъ которыхъ должно быть взвшено въ рук.

За переводъ «Лауры» я взялся не потому, что высоко ставлю свое искусство, а главнымъ образомъ для того, чтобы устранить возможность легальнаго появленія этой вещи на совтскомъ жаргон, который повсемстно замнилъ собою родной языкъ Набокова (или Михаила Новоселова, или генерала Миллера).

Если переводы между делом, то какое дело для вас является главным?

Смотря по тому, что называть «главнымъ дломъ». Мое академическое мсто доставляетъ мн постоянное жалованіе и перемнное удовольствіе: вотъ уже двадцать пять лтъ я читаю въ одномъ губернскомъ университет курсы по русской литератур (иногда и кинематографу) студентамъ и аспирантамъ. Предполагается, что всякій профессоръ въ ныншней Америк занимается научной дятельностью (гораздо боле важной для его карьеры, чмъ педагогическая), которая должна непремнно и регулярно приносить печатные плоды. Поэтому я пишу ученыя статьи и книги, длаю доклады и т. д., впрочемъ теперь не такъ часто, какъ прежде, до производства въ ординарнаго профессора, когда это было и практически необходимо.

Но если Вы спрашиваете о моихъ письменныхъ занятіяхъ, вн и помимо служебныхъ обязанностей я иногда сочиняю въ стихахъ и въ проз, по-англійски и по-русски, хотя посл книжки, вышедшей въ Петербург въ 1998 году, я стиховъ почти не писалъ. Можетъ быть я переиздамъ ее, соединивъ съ кое-какой прозой.

Для того, чтобы осуществить перевод, пытались ли вы представить роман внутри себя как некое целое, законченное произведение? И как тогда, по вашему мнению, оно должно было бы развиваться?

Собственно для перевода этого не требуется: иныя роли легче (или лучше) играть не зная всего сценарія (на чемъ настаивалъ, напримръ, Тарковскій). Представить себ весь романъ по той трети или четверти, которая была изъ него записана, невозможно именно оттого, что методъ сочиненія Набокова не поддается реконструкціи. Здсь къ тому же композиціонная и повствовательная стратегія предполагаетъ вставной, внутренній романъ (о чемъ говорить и названіе), что длаетъ всякія предположенія обо всей книг совершенно фантастическими — что впрочемъ не смутило бы голливудскихъ профессіональныхъ поденщиковъ, ежели бы имъ поручили взяться за дло. Я только предложилъ считать три карточки (112–114) записью финала романа (и объясняю свою идею въ послсловіи). Съ нкоторой — весьма, впрочемъ, небольшой — долей вроятія можно вообразить, что герой внутренняго романа, Филидоръ Соважъ, телепатически истребляетъ свою не-врную жену Лауру съ мстительной постепенностью, «отъ ногъ до гребенокъ».