Синева русского неба делалась с каждой минутой все ярче, и в помине не было обвального ночного снегопада — только сугробы с мягкими, как бедра женщины, очертаниями искрились золотом солнца. Снег и небо ослепили Марка, когда, схваченный ворвавшимися внутрь Громом и Ставром, он был волоком вытащен из бани и брошен лишенным координации мешком к ногам вожака.

— Где они?!! Отвечай!! Где-е-е???

Медведь, сбросив с плеч свою безрукавную шубу, потрясал поднятыми над головой квадратными кулаками.

— Где твоя сестра?! Где твоя сестра?!! — ревел он, и от этого рева кровь стыла в жилах у всех, кто его слышал.

— Не знаю…

— Она не сестра ему, — Рьян, стоявший поодаль, зло сплюнул в искрящийся снег. — Я говорил тебе, Бер. Я всем вам говорил!

— ГДЕ ОНА?!!!

— Я… ничего… не знаю… — выговорил Марк, пытаясь приподняться, с удивленным удовольствием ощущая на лице капли талого снега, стекающие с волос, — не знаю…

Дальше все произошло очень быстро. Марк только успел как в стоп-кадре увидеть встревоженное, острое лицо Велемира, когда тот кричал, безуспешно пытаясь встать между ним и Медведем.

— Нельзя! Нельзя!! — так кричал жрец своему соратнику, словно собаковод давал команду непослушному щенку. — Нет! Нельзя тебе проливать его кровь, Бер! НЕ НАДО!

Небо еще раз яростно резануло глаза Марка чистейшей лазурью. А потом все затмили собой темный массивный силуэт, приближающийся слишком быстро, отвратительный запах пасти дикого зверя и боль, спасительной пеленой накрывшая сознание.

— М-м-м… Ч-что… что… зачем…

— Давай-давай, пей! Да пей же!! Ну…

Марк очень не хотел возвращаться из темного, апатичного небытия, куда провалился мгновенно, стоило лишь медвежьим клыкам вонзиться в его руку выше локтя. Бер-оборотень явно нацеливался откусить ему голову, но в последний момент почему-то резко дернулся, и его зловонные челюсти сомкнулись на плече Марка. Он не знал, что это Велемир властным, не поддающимся сопротивлению жестом приказал Грому и Ставру, рискуя жизнями, остановить разъяренного зверя. И вообще — ему это было уже все равно. Лишь бы остаться в тепле и покое беспамятства, откуда его теперь кто-то жестоко и требовательно выдергивал.

— Глотай! Еще… еще…

Когда вернулся слух, Марк инстинктивно поморщился, предугадывая нежеланное возвращение остальных чувств. И они не заставили себя ждать — жажда, холод и боль оглушили так резко, что он чуть было снова не потерял сознание. Но чья-то холодная рука разжала ему стиснутый рот, а кисло-терпкое питье само проникло в горло, заставив закашляться… тогда Марк пришел в себя окончательно.

Над ночным лесом слишком ярким белым фонарем висела луна. В морозном воздухе под ее светом искрились серебряными крошками мелкие снежинки. Они бесконечно-тошнотворным дождем опускались на белый, лохматый мех воротника Бояны, на ее косу, свисающую из-под круглой шапочки, и тут же таяли бесследно. Марк не чувствовал ног и не в силах был понять — отчего же он в таком случае не падает.

Желудок обожгло так, будто он глотнул уксуса. Юноша нахмурился, сделал попытку отвернуть голову, избавиться от этих рук, что продолжали лить ему в рот отвратительный напиток…

— Еще немного, и все пройдет… допей все… Допивай же! — Голос Бояны, до этого вкрадчивый и просящий, вдруг сделался хлестким, как кнут. — Зря я, что ли, рисковала, крадя у Велемира его снадобья?! Пей.

Странно, но Марк послушался. А еще более странно — за последним кислым глотком, что он через силу сделал из керамической бутыли в руках девушки, пришло счастье. Счастье, заключающееся в том, что не стало ни боли, ни холода, ни даже страха. Только привычное чувство собственного тела, а еще — холодная, трезвая рассудительность. Он мгновенно все вспомнил, все понял и осознал. Юлия бросила его здесь, сбежав с этим рослым угрюмым выскочкой, глядевшим на нее голодными глазами все время, когда она не видела. Причем сбежала — Марк был в этом почему-то уверен, и эта уверенность делала его дальнейшее существование невыносимым, — сбежала за идолом. Медведь не убил его только чудом — но непременно сделает это в ближайшем будущем, а пока Марк с кровоточащей раной в плече стоит на капище Белеса, привязанный к столбу, словно жертва!

— Отвяжи меня, — потребовал он, еще с трудом шевеля губами.

— Ну, наконец-то! А я уже думала — ты решил остаться здесь навсегда…

Она быстро убрала бутылку с целебным зельем на дно глубокого полотняного мешка, что валялся неподалеку в снегу. Из него же Бояна достала сверкнувший белесой сталью нож со странно изогнутым лезвием. Перерезала веревки, стягивающие тело юноши, и он тотчас тяжело осел коленями в снег. А Бояна уже расстегивала ему порванную зубами хищника одежду и, пользуясь временной бесчувственностью Марка к боли, покрывала его растерзанное плечо густым слоем жирной, резко пахнущей мази. Нож между тем уже был в руках у Марка, и тот смотрел на диковинное оружие с алчным восторгом.

— Это ритуальный нож!

— Да…

— Где ты его взяла?!

— Там же, где и все остальное… — Бояна отвечала, не глядя Марку в лицо, полностью поглощенная своим занятием знахарки. — Когда Медведь свалился…

— Медведь — что сделал? — Марк изумленно приподнял мокрые от снега брови. — Как свалился?

— А так… — Бояна на миг перестала заниматься раной Марка и взглянула на юношу с каким-то даже задором. — Как только вцепился в тебя — так сразу и упал, словно мертвый. Велемир кричал ему, что, мол, нельзя отчего-то проливать ему твою кровь, но Бера-то ведь не остановишь…