— Ну, что?! Ты не хотела по-хорошему… — Голос Марка был непривычно резким, наверное, из-за клубов гари, мешавших говорить. — Теперь будем меняться! Правда?

Марк показывал им нож так, словно злой ребенок, который дразнит другого недоступной конфеткой.

— Нравится? — спрашивал он, протягивая руку с ножом над горящей пропастью. — Меняю на идола, и, по-моему, для вас это удачный обмен!

— Какой же ты подонок, — глотая соленые слезы, говорила Юлия, которая из последних сил сдерживала рычащего, рвущегося из рук волка, готового броситься на юношу с волосами цвета огня.

— Возможно, — вдруг легко согласился Марк. — Только ведь все равно — это единственный шанс вернуть этому… — он кивнул на беснующегося Белояра, — …вернуть ему человеческий облик. А мне…

— А тебе?!! — гневно воскликнула Юлия, теряющая сознание от усилий и невыносимого жара.

— Не важно, — ответил Марк. — Теперь тебя это не касается, дурочка…

Внезапно Юлия прижала ладонь к шее — так сильно запульсировал болью маленький синеватый шрам. А перед глазами, как всегда бывало в такие моменты, встало благородное, породистое лицо дона Карлоса. Сейчас, наконец, по прошествии полугода, исполнялась его последняя воля. А Юлия — опять стояла перед выбором. Только на этот раз выбор был не таким уж трудным и мучительным.

Вспоминая слова Велемира о крушении всего сущего, об опасности, исходящей от древнего идола, о погибели человечества и прочей подобной ерунде, она понимала только одно: она любит Ивана и согласится на предложение Марка. Это ее мороки, и она уже не собирается бороться с ними. Пусть открывается ход в страшную навь, закрытый когда-то смелыми предками. Пусть выходят на волю все силы тьмы, пусть бесится река Смородина, рождая из своих недр Морену-Смерть, и жестокого Чернобога и даже самого Кощея… Она, Юлия, спасет свою любовь. Любовь, которую когда-то однажды уже предала, едва не потеряв окончательно!

— На! Держи!

Она даже с какой-то радостью избавления швырнула в Марка прогнившей фигуркой, обжигавшей ей руки.

Но ее радости не суждено было быть долгой. С невыразимой тоской и ужасом запоздавшего прозрения она увидела, как Марк, схвативший Белеса одной рукой, отвратительно хохочет, словно пьяный в хлам клоун. И вовсе не собирается в свою очередь отдавать нож, все еще зажатый в другой руке!

— А теперь, — сказал он, прекратив смеяться. — Теперь — ты станешь ангелом.

— Нет…

— Ты будешь со мной, так, как мы и договаривались, как ты обещала мне!

— Нет!

— Нет?!

— Никогда, ясно?!

— Ну, что ж… Дело твое.

При этих словах Марк сделал легкое, почти неуловимое движение, и нож с отблесками пламени на лезвии плавно погрузился в раскаленную лаву пропасти под мостом. А волк, кинувшийся на юношу молнией в порыве разорвать в клочья, поймал зубами лишь пустое место. В это время смертельно-черная тень накрыла все непроницаемым мраком — в воздухе над беснующейся рекой повис хохочущий рыжеволосый демон.

Юлия никогда не думала, что гнев и отчаяние способны окрылять. Давать силы. Поднимать в воздух.

Но именно так и произошло. Мрак померк, растворенный в лазурном сиянии ангельских крыльев. Тень и свет сошлись над огненной рекой в смертельной непримиримой схватке, глаза-хамелеоны, встретившись друг с другом, блеснули изумрудными искрами. В одних была ненависть. В других — любовь.

Белые крылья всего лишь раз прикоснулись сиянием к черноте других, и вот — маленькая, невзрачная фигурка, выскользнув из руки демона, тонет в огне реки, сотворенной ею же. А через мгновение на горячие доски качающегося моста упали юноша и девушка.

— Ну и пусть! Плевать! Теперь я с тобой… я счастлива, и мне больше ничего не нужно… — шепчет Юлия, обнимая за шею подбежавшего к ней белого волка.

Марк лежит, скорчившись, на обжигающих досках. Он дрожит и трясется, словно в агонии, и нельзя оторваться от этого зрелища, разрывающего душу напополам. Это зрелище заставляет ее повиснуть, беспомощную и парализованную, между состраданием и омерзением. Но вот он успокаивается, перестает дрожать, медленно поднимает голову. Его лицо абсолютно белое, с такими вдруг четко вылепленными чертами — словно гипсовая копия греческих статуй в античном музее. Такое прекрасное в ореоле каштановых волос, и глаза — яркие, словно звезды. Он встает, медленно, трудно, пошатываясь, поднимается на ноги, гордо вскидывает голову…

— Ну, что? — говорит он девушке, обнимающей волка. — Теперь мы оба люди — ты этого ведь всегда хотела! Мы люди, а он — животное.

Волк встал в стойку для прыжка.

— Иван! Нет!!! Нет, пожалуйста!

Но он не успел прыгнуть. Острая, как игла в движении, серо-палевая волчица промчалась по мосту стремительнее воспоминаний перед смертью. Словно взлетев от земли, она вонзилась белоснежными клыками в живот рыжеголовому юноше с такой силой, что оба упали, провалившись сквозь веревочные перила вниз, туда, где вздымала огненные волны река смерти.