Г-н Кюльветтер отклоняет также сделанный в общей форме упрек в том, что главари пользовались покровительством, что преступления оставались безнаказанными. Он требует указания определенных фактов.

Неужели г-н Кюльветтер всерьез утверждает, что не осталась безнаказанной хоть какая-нибудь часть насилий и жестокостей, совершенных прусской военщиной при поддержке и с ведома чиновников, при одобрении польских немцев и евреев? Г-н Кюльветтер говорит, что пока он не мог еще всесторонне ознакомиться с колоссальным материалом. В действительности, по-видимому, он в высшей степени односторонне знакомился с ним.

Но вот г-н Кюльветтер подходит к «самому трудному и сложному вопросу», а именно — каковы должны быть формы деятельности комиссии. Г-н Кюльветтер желал бы, чтобы этот вопрос был обсужден более подробно, ибо «в основе его, как было отмечено, лежит принципиальный вопрос, вопрос о droit d' enquete{60}».

Г-н Кюльветтер осчастливил нас затем пространным рассуждением о разделении властей в государстве, в чем, вероятно, было много нового для верхнесилезских и померанских крестьян, заседающих в Собрании. Забавно слышать, как прусский министр — да к тому же еще «министр дела» — в лето от рождества христова 1848 с торжественной серьезностью излагает с трибуны взгляды Монтескьё.

Разделение властей, которое г-н Кюльветтер и другие великие философы государственного права с глубочайшим благоговением рассматривают как священный и неприкосновенный принцип, на самом деле есть не что иное, как прозаическое деловое разделение труда, примененное к государственному механизму в целях упрощения и контроля. Подобно всем другим вечным, священным и неприкосновенным принципам, и этот принцип применяется лишь в той мере, в какой он соответствует существующим отношениям. Так, в конституционной монархии законодательная и исполнительная власть переплетаются в лице государя; далее, в палатах законодательная власть переплетается с контролем над исполнительной и т. д. Эти необходимые ограничения разделения труда в государстве находят в устах такого государственного мудреца, как наш «министр дела», следующее определение:

«Законодательная власть, поскольку она осуществляется народным представительством, имеет свои собственные органы; исполнительная власть тоже имеет свои органы, точно так же как и судебная. Недопустимо поэтому (!), чтобы одна власть непосредственно использовала органы другой власти, если только она не уполномочена на это специальным законом».

Отклонение от принципа разделения властей недопустимо, «если только это» не предписано «специальным законом»! И, наоборот, применение предписанного разделения властей в такой же мере недопустимо, «если только это» не предписано «специальным законом»! Какое глубокомыслие! Какие открытия!

О том, что в случае революции разделение властей прекращается без всякого «специального закона», г-н Кюльветтер не упоминает ни единым словом.

Далее г-н Кюльветтер подробно распространяется о том, что предоставление комиссии права допрашивать под присягой свидетелей, требовать сведений от чиновников и пр., — словом, права видеть все собственными глазами, есть-де нарушение принципа разделения властей и должно быть определено специальным законом. В виде примера он приводит бельгийскую конституцию, 40-я статья которой специально предоставляет палатам droit d' enquete.

Но, г-н Кюльветтер, разве в Пруссии по закону и фактически существует разделение властей в том смысле, в каком вы его понимаете, т. е. в конституционном смысле? Разве существующее разделение властей не является ограниченным, урезанным, приспособленным к неограниченной бюрократической монархии? Как же можно, следовательно, применять к этому разделению властей конституционные понятия, пока оно не будет преобразовано в конституционном духе? Как может Пруссия иметь такую 40-ю статью конституции, пока самой конституции еще не существует?

Подведем итоги. По г-ну Кюльветтеру, назначение комиссии с неограниченными полномочиями является нарушением конституционного разделения властей. Но в Пруссии еще не существует никакого конституционного разделения властей, и, следовательно, оно не может быть нарушено.

Однако оно должно быть введено, и при том временном революционном порядке, при котором мы живем, оно, по мнению г-на Кюльветтера, должно считаться как бы уже существующим. Если бы г-н Кюльветтер был прав, конституционные исключения также должны были бы считаться существующими. А к этим конституционным исключениям и принадлежит как раз право законодательного органа производить расследование!

Но г-н Кюльветтер отнюдь не прав. Как раз наоборот, временный революционный порядок именно в том и состоит, что разделение властей временно отменяется, что законодательный орган временно захватывает исполнительную власть или исполнительный орган захватывает власть законодательную. Находится ли революционная диктатура (а она остается диктатурой, в какой бы слабой форме она ни осуществлялась) в руках короны, или Собрания, или в руках их обоих, — это совершенно безразлично. Если гну Кюльветтеру интересны примеры всех трех случаев, то французская история с 1789 г. предоставляет их во множестве.