— Где ты жил до войны?

— В Сумах. Переводчица закричала.

— Я тоже из Сум, на какой улице ты жил?

— Выгон, — сказал я первое, что пришло в голову.

— Выгон, а я жила на соседней улице, но почему-то тебя не знаю и фамилия твоя не знакома.

Ну, думаю, пристала.

— Я только приехал в тот город жить и меня забрали в Германию.

На вопрос, как на эту станцию попал, я ответил:

— Нас везли машиной. С другом я договорился, что на крутом повороте я выпрыгну, а он выбросит мои вещи.

Когда я выпрыгнул, он не выполнил своего обещания, поэтому я оказался без вещей и вот уже двое суток не ел.

Сел на поезд и приехал на эту станцию.

Так благополучно закончился этот допрос и меня посадили в подвал. В подвале стояла кровать. Когда это я последний раз спал на кровати? Дома, до Германии. Я лег в постель с надеждой согреться и отдохнуть. Пробыл три дня в этом подвале. Еду приносили три раза в день и я был вполне доволен. Но вот на четвертый день завтрак не принесли, стал дожидаться обеда, но и обеда не было.

Что же могло случиться? Долго не думая, пододвинул свою кровать к маленькому окошку, которое находилось вверху, чтобы посмотреть, что там делается на улице.

Увидел играющих детей и стал стучать в окно, чтоб хоть кто-нибудь обратил на меня внимание. Собрались дети, смотрят, как на диковинку, потом кто-то позвал взрослых. Я начал просить у них поесть. Они переговорили между собой о чем-то и стали выбивать двери. Открыли подвал и выпустили меня на улицу. Осмотрелся по сторонам. На всех домах белые флаги, наверное, у них сегодня праздник и поэтому обо мне забыли. Полицаев не увидел, а только жителей, которые объяснили, что начальства нет. Я был очень голодный и стал просить поесть. Один немец взял меня с собой. Когда мы пришли к нему, там готовились ко второму обеду, значит, четыре часа, ведь у немцев во всем заведен точный порядок.

Дверь на кухню была открыта и оттуда неслись такие ароматы, что у меня сразу закружилась голова, и я прислонился к косяку двери. За столом сидели две девушки, а через боковою дверь вошли двое мужчин лет по тридцать пять. Хозяйка-немка подала обед на стол и тоже села вместе с ними. Тут хозяин объявляет:

— Сегодня у нас гость, я решил взять его к себе.

Хозяин подошел ко мне и стал приглашать к столу, но потом посмотрел на меня чумазого и повел в баню умываться. Все поджидали нас и не начинали есть, такой у них был порядок — не начинать обед без хозяина, а может, и у всех немцев так, я не знаю. Посреди стола стояла большая миска с едой и каждый наливал, сколько хочет в свои тарелки. Хозяин-немец посмотрел на меня изучающим взглядом. Все налили себе супа и я заметил, что в миске осталось много жира. Хотел взять весь этот жир, но хозяин забрал разливную ложку из моих рук и налил мне только юшку. Я быстренько все это проглотил и наблюдаю, что другие будут делать. Мужчины поели и снова берут добавку. Беру и я разливную ложку, решил съесть еще пару таких тарелочек, но хозяин снова отобрал у меня ложку и не разрешил мне есть. Налил в чашку кофе с молоком и дал кусочек хлеба с маслом. Так закончился обед. Садился за стол голодным и вышел не сытый. Вышел во двор и думаю, куда же мне теперь идти, немец оказался скупой, даже хорошо не покормил.

Подошел хозяин и предложил сесть на скамейку, а сам ушел. Я не понимал, что он хотел со мной сделать, куда он так быстро ушел? Пока не поздно, надо бы сматывать удочки, но куда идти? Только я решил разобраться в обстановке, выходит немка и зовет меня в баню.

В бане я обнаружил на скамье брюки, рубашку и нательное белье. Хозяйка показала на ящик, куда можно бросить грязное белье и ушла. Не мог понять, что это за люди, кушать не дали вдоволь, а в баню завели такую красивую, какой я еще за всю жизнь не видел. Потолок был выкрашен в белый цвет, а стены обложены цветным кафелем. Мыла было очень много.

Наверное, он все же обознался, когда приглашал меня к себе, а во время обеда рассмотрел меня и теперь пошел докладывать начальству, что он задержал опасного преступника. А помыться предложили, чтоб задержать меня. Интересно, за кого он меня принял, может, он меня где-то видел? Пока они дознаются, откуда я, хоть вымоюсь нормально, а потом и убегу. А может, он и не думает меня сдавать начальству, а будет держать как работника. Нужно постирать свое нательное белье самому, ведь оно было все в печатях «Бухенвальд», сразу догадаются, откуда я.

Быстро искупался, оделся в чистое белье, а свое выстирал и развесил за сараем на дереве, чтоб никто не мог видеть. Когда же справился с этим делом, присел под деревом и незаметно для себя уснул. Один из работников подошел тихо и положил руку мне на плечо. От неожиданности я закричал: «Мама». Он тоже не ожидал такого и отскочил от меня. Так мы стояли некоторое время, пяля глаза друг на друга. Немного пришел в себя и думаю:

«Чего я ору, ведь так можно на мякине попасться: сразу ясно, что я чего-то боюсь, никто за мной не гонится и за плечи не хватает». Во дворе стоял хозяин, а с ним пожилой, прилично одетый мужчина с чемоданчиком в руках, похоже, что в этом доме принято принимать гостей. По тому, как они улыбались, ясно было, что они слышали мой крик. На душе стало легче, я понял, что они ничего плохого мне не сделают. Вошли в дом, ужин уже был подан, и все сели за стол. Незнакомец начал разговор и спросил на ломаном русском языке.

— Какой мой звать?

Я понял, что он спрашивает мое имя и ответил.

— Григорий.

Все стали повторять мое имя. Один из работников хозяина был поляком и свободно повторил мое имя. Но у хозяина с хозяйкой получалось очень смешно и все развеселились.

— Можно говорить просто — Гриша.

Конечно, Гриша у них получилось лучше. Все говорили, кроме двух девушек, которые, как и днем, сидели молча за столом. За ужином повторилась та же история, что и в обед — хозяин не разрешил мне много есть. Только закончился ужин, хозяин предложил мне и другому гостю пройти с ним на второй этаж. Мы шли по длинному коридору, по обе стороны которого располагались комнаты. Открыл одну дверь и сказал, что это будет моя спальня. Зашли в его рабочий кабинет. Пожилой мужчина, который вероятней всего был не случайным гостем в этом доме, знал русский язык, но очень плохо составлял предложения.