Эйдан остановился около камина, в искушающей близости от кочерги.

— Руссо подливал в свой эликсир абсент, который и убеждал людей поверить в то, что их болезни излечены. Действие его убедило их вкладывать в проект свои состояния.

— Абсент? Н-нет, это н-невозможно…

Эйдан чувствовал, что проигрывает сражение из-за своей несдержанности.

— Вы доставали материал для опытов через склад, который убедили Мелинду купить. Обманным путем.

— Вовсе нет. Вы все неправильно поняли.

— Да? Значит, она передала землю под строительство павильона без всякого влияния действующего на сознание абсента?

Фиц не моргнув глазом ответил:

— Она сделала это еще до того, как была произведена первая партия эликсира.

— Не лгите мне, Фиц. Зачем?

— Клянусь, это правда, Эйдан.

— Почему же такая рассудительная женщина, как Мелинда, совершила такой глупый и бессмысленный поступок?

— Ее вразумил эликсир. Леди Фэрмонт была тяжело больна, пока не начала принимать его.

У Эйдана похолодело на сердце.

— Что вы говорите?

— Эликсир поддерживает в ней жизнь.

— Не надо, друг мой. — Его голос дрожал от вновь охватившего его гнева, готового вырваться наружу. — Не смейте прикрываться именем моей крестной матери, ложь не поможет вам выпутаться.

Под натиском бурного негодования и упрямого отрицания Фицем своей вины он бросился на своего друга. Боксерским хуком правой рукой он ударил его в отвислый подбородок. Раздался треск, и острая боль пронзила костяшки его пальцев. В налитых кровью глазах Фица он увидел удивление и боль. Тот пошатнулся и, увлекая за собой настольную лампу, свалился на пол. Стекло разбилось о паркетный пол, и рукав Фица намок.

Последовавшее молчание наполнило душу Эйдана осознанием холодной и неопровержимой истины.

«Она чувствовала себя плохо с Нового года. А перед этим — раз или два, сэр». Вот что ему сказала ему миссис Пруитт, экономка, в последний раз, когда заболела Мелинда.

— Она умирает?

Оправившись от удара Эйдана, ошеломившего его, Фиц медленно поднялся. Он со стоном схватился за подбородок.

— 3-заболевание крови, согласно диагнозу д-доктора Бейли.

Фиц оперся другой рукой о край стола и с усилием встал, и Эйдан подумал, что его друг не перенес бы его удары так легко, не будь он в стельку пьян.

— Она не х-хотела, чтобы вы об этом узнали, старина. И строго-настрого приказала Бейли молчать.

Господи. Мелинда… Сознание своей беспомощности постепенно овладевало им. Ему хотелось кричать, что это несправедливо, ломать и крушить все в комнате… И все равно, зная, что он бессилен изменить положение, он чувствовал, как тяжелые оковы сковывают его движения.

— Это так на нее похоже, правда? Храбрая старушка, эта леди Фэрмонт. Она в-верит, что эликсир помогает ей, и я тоже верю. — Фицу удалось улыбнуться, несмотря на распухший подбородок. — П-подумайте об этом, старина. Излечение чудом. Долголетие в бутылочке. Чего могли бы достигнуть люди, если бы мы им предоставили еще несколько лет жизни?

— Проклятие, Фиц… — Голос Эйдана дрожал от чувств, которые он не мог сдержать. От страшной усталости, овладевшей им, его не держали ноги, и он, обойдя стол, опустился в мягкое кожаное кресло, обхватив руками голову. Сглотнув, он заговорил более спокойно: — Этот эликсир — иллюзия. Как и павильон для избранных. Финансовые отчеты, акционеры, инвестиционная фирма — все это обман.

Прошло несколько минут, а Фиц все молчал, и Эйдан взглянул на него. Произошедшая с этим человеком перемена поразила его. Уставившись с раскрытым ртом в никуда, Фиц выглядел подавленным, удрученным и… раздавленным.

— Этого н-не может быть, — шептал он. — Этот павильон — м-моя мечта. М-мое наследие.

Опустив голову, он вернулся к креслу и упал в него.

— Все, что мы хотели… все, чего хотел я, — это осуществить замысел моего отца. Оставить о себе память.

Он перевел взгляд на горевший камин.

— Будь все проклято, Эйдан. Мой отец п-позволил этой мечте выскользнуть из его рук. Когда умер отец Виктории, мой отец отказался продолжить дело. А теперь он тоже умер. Что будут о нем вспоминать? Ничем не примечательное правление и кучу внебрачных детей. Что касается м-меня… Я буду всего лишь пятном в исторических книгах. Незаконнорожденный… ничего не значивший. — Он поднял голову, его глаза горели. — Я — ничто, Эйдан. Ни король, ни простолюдин, ни то ни се. А я старею. Теперь я просто сломлен.

— Вы погнались за призраком, — сказал Эйдан, в душе которого сочувствие боролось с неприязнью. — Мечта не материальна, Фиц, это лишь пустота, лишающая всякой надежды на будущее.

В какое-то мгновение наступило прозрение, он понял, что мог бы так говорить и о себе. Мрак, годами окружавший судьбу его родителей, давал ему силы жить, бороться с негодяями. В нем зародилась какая-то извращенная тайная жажда мести людям, подобным тем, которые погубили его отца. Все эти годы его собственная жизнь была не главным, он отказывал себе в родном доме, семье, любви. Делал ли он это из чувства долга или в качестве наказания за свою неспособность обнаружить обман и спасти отца?