Георгий Владимирович даже задохнулся от возмущения и несколько минут молча разевал и закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба, не в силах вымолвить ни слова.

– А это что такое? – наконец обрел он дар речи, выхватывая из кармана пижамы смятую зеленоватую бумажку, в которой Владислав с удивлением узнал стодолларовую купюру, и размахивая ею в воздухе, как флагом. – Это что такое, позвольте вас спросить, милейший Владислав Георгиевич!..

– Как ты смел? Как ты мог? Как это только пришло тебе в голову?!

Гнев разъяренного Георгия Владимировича перешел все границы, перепугав не на шутку Владислава, которому еще полчаса назад казалось, что он более или менее успокоил отца, рассказав ему все о своих писательских потугах, изданных рассказах и сборнике и, наконец, о странном заказе загадочных меценатов, так щедро оплаченном авансом.

Как-то странно, мгновенно утихнув, едва узнал о заказе, отец потребовал рукопись «мусульманской» книги и, вооружившись старомодными очками с толстыми линзами, засел за чтение, забыв на время о существовании сына, который, до предела озадаченный поведением отца, отправился в свою комнату, чтобы все-таки найти вторую чертову купюру, из-за товарки которой и разгорелся весь сыр-бор.

Сделать это оказалось не так просто, как представлялось вначале.

Владислав обшарил весь пол, заглянул во все углы, забрался, чихая от многолетней пыли (после изгнания клептоманки Варвары вытереть там пол было решительно некому), под диван, но все усилия были напрасны – проклятая банкнота будто растворилась в воздухе или провалилась сквозь землю. Сотников-младший уже начал подозревать, что ошибся при счете, когда заметил крохотный белый уголок, торчащий из-за тумбы стола на приличной высоте от пола!

Каким непонятным капризом всемирного тяготения, вкупе с аэродинамикой, это было вызвано, неизвестно, но листок бумаги, спланировав по своей прихотливой траектории, зацепился за крохотное волоконце старой древесины, отщепившееся неизвестное количество лет назад, будто бы специально для этого случая. Стодолларовая купюра застыла будто пришпиленная к вертикальной стенке чуть ли не в полуметре от пола…

Едва Владислав, подивившись, оторвал «беглянку», крепко сидящую на своем месте, и водворил ее ко всем остальным, как из комнаты отца раздался нетерпеливый зовущий голос.

Сотников-младший ожидал всего, хотя меньше всего похвалы или одобрения: сарказма, насмешки живого классика, исписавшего за многие годы творческой жизни десятки тысяч страниц, отмеченного наградами именно за свои книги, над потугами еще зеленого на ниве литературы юнца; предложений тут же выбросить никуда не годную писанину в мусорное ведро и категорически отказаться от заказа, с извинениями вернув деньги; советов опытного литератора, относительно множества слабых, даже на взгляд дилетанта, мест, но…

Георгий Владимирович молча сидел, сгорбившись, над аккуратно выровненной тоненькой стопочкой листов, опустив голову и производя, обыкновенное в последнее время, впечатление дремлющего. Однако он совсем не дремал.

– Опиши мне заказчиков, особенно старика.

Выслушав длинное и сбивчивое описание, постоянно сползавшее на частности, старик вздохнул:

– Не похож… Столько лет прошло… Он вообще может быть кем угодно: кто знает, в чьи руки попала ТА рукопись, хотя Леня божился, что никто и никогда ее не найдет. Говоришь, они выгнали тебя на время?

– Отправили с охранником в столовую, потом в какую-то гостиную… Там еще телевизор был большой, какой-то «Сони», по-моему…

Старик покачал головой.

– Это совсем не важно… Надолго, говоришь, выгнали?

– Часа на два… примерно. А почему ты?..

Георгий Владимирович покачал головой, не слушая сына.

– Ясно, как день: они проверяли. Он тоже тогда все проверял – не поверил поначалу, осторожный был, с-с-сволочь…

– Я не понимаю…

– А тебе и не надо ничего понимать, недоносок! – взорвался Сотников-старший, и Владислав с ужасом увидел, как побагровело его лицо и налились кровью глаза.

– Как ты смел? Как ты мог? Как это только пришло тебе в голову?! – бесновался отец, размахивая руками, то всплескивая ими, то бессильно роняя на колени, то порываясь выехать на своей коляске из комнаты, то возвращаясь с полдороги обратно. – Кто тебе дал на это право? Ты даже не понимаешь, не представляешь себе, не можешь себе представить своими куриными мозгами, что именно натворил! Что же ты наделал!..

Это была типичная истерика, и сын всерьез начал опасаться за психику старика.

«Все, крыша у папы съехала. Девяносто девять – не шутка… Я виноват, – корил он себя. – Мало времени ему уделял, торопился все время, спорил с ним. Деньги эти проклятые раскидал везде… „Неотложку“ вызвать, что ли? А что они сделают? Мозги столетние на место поставят? В больницу его заберут, в психушку? Так он там недели не протянет. Что же делать?..»