Шрифт:
Сегодня надо говорить, увы, о необходимости длительного и мучительного процесса отрезвления народов СССР от ельциноидного похмелья. От его благополучного разрешения зависит, возродится ли Россия как единое Союзное советское государство, или она сделается, к восторгу и облегчению всех её «друзей», окончательной колонией Запада и станет навозом для процветания «культурного» «золотого миллиарда».
Что же до Грум-Гржимайло, то он даже в 1924 году — когда ещё ничего толком не начиналось — не только понимал необходимость социалистического преобразования России, но и видел его будущий успех.
Он писал:
«Железный закон необходимости заставляет нас учиться работать, и мы выучимся работать. А выучимся работать — тогда будем и богаты, и культурны. Тогда мы благословим революцию и забудем всё то горе, которое она принесла нам с собой. Я всегда боялся, <…> что иностранное вмешательство помешает русскому народу исцелиться от той болезни, которою заболел русский народ под глупым управлением последних Романовых. Как ни горько нам приходится, я вполне уверен в том, что переживаемые нами бедствия сделают нас великим и смелым, культурным народом-тружеником».
Через пятнадцать лет после написания этих строк вместо «сделают…» можно было уверенно писать: «сделали»!
Я мог бы привести мнение не только «Грума» относительно того, чем явилась для России её Октябрьская революция — так, как мыслил старый металлург, мыслили и многие другие русские интеллектуалы. Или — стали мыслить со временем. Чего стоят, например, одни позднейшие оценки профессора-историка Павла Николаевича Милюкова! Того самого — политического идеолога русской крупной буржуазии, главы кадетской партии, думца, министра иностранных дел Временного правительства. Как много усилий он затратил, пытаясь свалить Советскую власть! — даже к немцам на поклон не погнушалея пойти! А вот же — перед войной фактически признал историческую правоту большевиков!
Да и один ли он!
Можно привести и оценки, злобно не приемлющие Октябрь даже после его убедительных успехов к концу 30-х годов. Чего стоит, например, одна брошюра монархиста Бориса Бразоля, изданная «к 40-летию трагической гибели Царской Семьи» Исполнительным бюро Общероссийского монархического фронта в 1958 году в Нью-Йорке! Я познакомлю с ней читателя в главе о «Чёрной книге коммунизма»…
Однако неприятие Октября его противниками всегда оказывается злобным и недобросовестно пристрастным. А вот позднейшее оправдание Октября его бывшими противниками всегда носит характер элегического раскаяния или — во всяком случае — признания сквозь зубы, что, мол, «и так можно было спасать Россию», как это сделали большевики.
Но чёрт с ними, со злопыхателями, раскаявшимися и нераскаявшимися! Вернёмся в ту великую эпоху.
Советские люди пели тогда:
В буднях великих строек, В весёлом грохоте, в огнях и звонах Здравствуй, страна героев, Страна мечтателей, страна учёных!А кстати, об учёных! Знаменитый русский кораблестроитель, математик, основоположник отечественной теории корабля академик Крылов свидетельствовал:
«Русская наука в прошлом не пользовалась уважением царского правительства. Тогда учёный-одиночка работал в основном „на свою науку“. Сейчас учёный работает на народ: он решает задачи гигантского строительства, он создаёт новую промышленность, новую технику. Впервые в нашей стране учёный стал подлинно государственным деятелем».
Кавалер трёх орденов Ленина, лауреат Сталинской премии 1941 года Алексей Николаевич Крылов знал, что говорил. Родившийся в 1863 году и скончавшийся в 1945-м, он имел все возможности сравнить старую и новую Россию. Крылов был адмиралом в царском и в советском флоте, был действительным членом Императорской Академии наук и Академии наук СССР, до 1917 года возглавлял Морской технический комитет, преподавал в старой Морской академии, а после Октября одно время ею руководил.
Так что сравнивать науку старой и новой России Крылов и его давние коллеги-учёные могли квалифицированно. Но и без того, невооружённым, как говорится, глазом было видно, что одно с другим не шло ни в какое сравнение — ни по объёму научных исследований и широте их тематики, ни по научным результатам.
Скажем, известный советский физик Сергей Фриш в своих воспоминаниях писал:
«Во второй половине 20-х годов советская физика быстро продвинулась вперед и во многих направлениях получила мировое признание. Эти успехи были вызваны не только возникновением большого числа щедро финансируемых институтов, но и широким общением советских ученых со всей мировой наукой».
То есть Фриш уже 20-е годы оценивает как бурный рост науки в СССР. Но в действительности в 20-е годы СССР ещё не мог финансировать науку так, как к этому стремился. Мощный количественный рост, который привёл к бурному качественному скачку, пришелся на те годы, которые белая эмиграция воспринимала как гибель России — на начало 30-х годов. Если в 1929 году научно-исследовательских институтов и их филиалов было 438, то к концу 1932 года — уже 1028.
Но и это был лишь разбег. В 1929 году страна имела двадцать тысяч научных работников, а через десять лет — почти сто тысяч.
Вот деталь новой жизни науки в СССР…
В 1928 году «отец советских физиков» Абрам Федорович Иоффе, пользовавшийся у Сталина большим авторитетом, организует I Всесоюзный съезд физиков. В Москву приехало тогда много иностранцев, среди которых блистали Дирак, Бриллюэн, Борн и Дебай. После недели московских заседаний съезд переехал по железной дороге в Горький, а оттуда на специально зафрахтованном пароходе его участники спустились по Волге до Сталинграда. Заседания продолжались на пароходе и в больших университетских городах Казани и Саратове. Из Сталинграда поездом перебрались в Орджоникидзе, а оттуда автомобилями — в Тбилиси. Там съезд официально закрылся, но большинство ещё поехало на море, в Батуми, и уж оттуда стали разъезжаться по домам.