— Так что, — заявила она, внезапно оживившись, — ты врешь, как мы. Ты врешь, как цыганка.

— Это хорошо? — поинтересовалась я. — Или плохо?

Она медленно ответила:

— Это значит, что ты проживешь долгую жизнь.

Уголок ее рта изогнулся, как будто вот-вот должна была появиться улыбка, но она ее быстро подавила.

— Несмотря на разорванную звезду на моем холме луны? — не смогла удержаться я.

Ее трескучий смех застал меня врасплох.

— Мумбо-юмбо. Гадательная ерунда. Ты не купилась на нее, ведь так?

Смех спровоцировал очередной приступ кашля, и мне пришлось ждать, пока она восстановит дыхание.

— Но… женщина на горе… женщина, которая хочет вернуться из холода…

— Послушай, — сказала цыганка утомленно, как будто не привыкла говорить, — твои сестры подрядили меня на это дело. Намекнули о тебе и Харриет. Сунули мне пару шиллингов, чтобы я напугала тебя до смерти. Вот и все.

У меня кровь похолодела. Как будто кран, питающий мой мозг, внезапно переключили с горячего на холодный. Я уставилась на нее.

— Извини, если сделала тебе больно, — продолжила она. — Я вовсе не хотела…

— Без разницы, — сказала я, механически пожав плечами. Но мне было не все равно. Мысли завертелись. — Уверена, я найду, как им отплатить.

— Может, я смогу помочь? — предложила она. — Месть — это моя работа.

Она морочит мне голову? Разве эта женщина только что не призналась, что она мошенница? Я пытливо посмотрела в ее черные глаза в поисках знака.

— Не надо на меня так смотреть. Я сказала, что мне жаль, разве не так? И я правду сказала.

— Неужели? — сказала я довольно нахально.

— Не надо дуться. В мире и так довольно обиженных, ни к чему пополнять их число.

Она права. Хоть я пыталась удержать уголки рта внизу, они дернулись и начали подниматься. Я засмеялась, и цыганка засмеялась вместе со мной.

— Ты напомнила мне то создание, которое было в палатке перед тобой. Настоящая грозовая туча. Сказала ей, что в ее прошлом что-то похоронено; сказала, что оно хочет выйти наружу, хочет, чтобы все исправили. Она вышла белая как мел.

— Почему? Что ты увидела? — спросила я.

— Деньги! — сказала она со смешком. — То же, что всегда. Парочку соверенов, если я правильно раскину карты.

— И ты это сделала?

— Пф! Проклятый шиллинг — вот что она мне оставила, и ни пенни больше. Я говорила, она вышла вся покрытая мурашками, когда я ей это сказала. Выскочила из моей палатки, будто сидела на чертополохе.

Некоторое время мы ехали молча и вскоре почти достигли Изгородей.

Для меня Изгороди были неким утраченным и забытым уголком рая. В юго-восточной части поместья Букшоу, под пышным пологом зеленых ветвей, река аккуратным изгибом поворачивала к западу, образуя тихий болотистый участок, почти остров. Здесь восточный берег был чуть выше западного, а западный более болотист, чем восточный. Если точно знать, куда смотреть, среди деревьев можно до сих пор разглядеть симпатичные арки маленького каменного моста, датировавшегося временем основания Букшоу, елизаветинского особняка, который в 1600-х годах сожгли разъяренные жители деревни, сделавшие неверное предположение о религиозной лояльности нашей семьи.

Я повернулась к цыганке, желая поделиться с ней своей любовью к этому месту, но она, кажется, уснула. Я внимательно понаблюдала за ее веками, чтобы проверить, не притворяется ли она, но не увидела ни единого подергивания. Откинувшись на стенку фургона, она время от времени посапывала, так что я знала, что она еще дышит.

Почему-то я ощутила недовольство ее легкой дремой. Я прямо чесалась от желания развернуть перед ней, словно экскурсовод, некоторые из самых интересных страниц истории Букшоу. Но придется оставить это при себе.

Изгороди, как мы их называли, были прибежищем Никодимуса Флитча, портного, который в XVII веке основал религиозную секту хромцов. Так их называли потому, что они как-то по-особенному двигались, собираясь на свои молитвы. Верования хромцов основывались на очень нестандартных идеях вроде той, что небеса удобно расположены в шести милях над поверхностью земли и что Никодимус Флитч персонально выбран Богом в качестве его глашатая и в качестве такового получил привилегию проклинать души навечно, когда ему взбредет в голову.

Даффи рассказывала мне, что однажды, когда Флитч проповедовал в Изгородях, он призвал гнев Господень на голову одного нечестивца и тот упал замертво на месте — и что если я не начну немедленно орудовать вилкой над баночкой лакричного ассорти, присланного на мой день рождения тетушкой Фелисити, она призовет то же самое проклятие на мою голову.

«И не думай, что я не могу, — зловеще добавила она, постукивая указательным пальцем по книге, которую читала. — Инструкции прямо на этой странице».