По заснеженным дорогам, как черные тени, метались карательные отряды Вайнера. То в одной, то в другой деревне вплетались в свист ветра дробные очереди автоматов, подтаивал и чернел снег возле горящих хат, раскачивались окаменевшие на морозе тела повешенных. Каратели налетали внезапно, чинили жестокую расправу и тотчас уходили из села: боялись партизан.

Вайнер жил эти месяцы в постоянном напряжении. Больше уже не поступали бодрящие вести с фронта. На фронте неладно. Он чувствовал это, еще не зная размеров катастрофы, не зная, что советские войска добивают окруженную на Волге группировку гитлеровцев.

То же чутье подсказывало ему, что и в лесу, у партизан, произошли какие-то перемены, что налеты карательных отрядов на деревни не сеют страха и паники среди населения. Наоборот. Теперь, как никогда, он, Вайнер, меньше всего хозяин на этой земле. Власть его — призрак.

Мысли эти приводили Вайнера в бешенство, и он не жалел ни патронов, ни снарядов, ни веревок.

А партизаны на каждый удар отвечали еще более мощным ударом. Теперь в лесных лагерях жили не разрозненные отряды народных мстителей, действовавшие разобщенно, на свой страх и риск. Центральный штаб партизанского движения объединил их в бригады, в соединения. Поставил во главе этих сил умных и смелых руководителей, ввел твердую воинскую дисциплину.

Ванюша бодро шагал лесной дорогой. Скрипел под старыми, подшитыми валенками снег. Медленно покачивались отягощенные белыми подушками лапы елей, будто кланялись ему. Идти было непривычно легко, Ванюшу удивляло это ощущение легкости. Не сразу сообразил он, что впервые за много месяцев вышел из лагеря без автомата…

В сумерках он появился в доме Гайшиков. Дверь открыл Василий Демьянович. Ванюша в темноте не смог найти веника и, прежде чем войти в комнату, отряхнул снег с валенок рукавицей. Пока он раздевался, Василий Демьянович, не стерпев, спросил:

— Какие новости? Как там?

Ванюша понял, о чем его спрашивают, и кивнул:

— Нормально. Доколачивают.

Василий Демьянович улыбнулся и потер руки.

— А подробней не знаешь? Крепко, значит, дают ему на Волге?

— Дают! — односложно ответил Ванюша.

— Ты по делу?

— Приказали разведать, когда и куда направится карательный отряд Вайнера.

— Трудное дело, — сказал Василий Демьянович.

— Угу… Надо фрица взять.

— Языка?

— Угу…

— Не так-то просто.

— Было б просто — не посылали б.

Молча улеглись на лавках, голова к голове. Ванюша долго ворочался.

— Жестко?

— Ничего.

— А может, Козич что знает?

— Кто?

— Козич. Из управы.

— Он что, наш?

— Какое!.. Сукин он сын, вот кто. Иуда.

— Тогда, может, и знает.

— Давай спать.

…Утром Ванюша и Василий Демьянович пошли в Ивацевичи. Пошли порознь. Василий Демьянович вез на санях бидон с молоком. Ванюша тащил мешок отрубей на продажу.

В поселке Василий Демьянович, прошедший мимо КПП первым, пошел медленнее.

Ванюша нагнал его.

— В порядке? — вполголоса спросил Василий Демьянович.

— В порядке.

— Ну, будь осторожнее. Варвару пришлю, — он кивнул Ванюше и свернул направо.

С тяжелым сердцем подходил Василий Демьянович к дому Варвары. Рискованное дело — лезть в логово предателя, но другого выхода нет. Сейчас он встретится с Козичем лицом к лицу.

Только бы не выдать себя словом или жестом, сдержаться, говорить ровно, спокойно и даже улыбаться. Трудно не плюнуть в его белесые жадные глаза… Но надо держаться!

Крашке не терял надежды на поездку домой. Шли недели, месяцы, а он все бродил с утра до вечера по базару. Приходил первым, уходил последним. Он отупел, оброс неровной щетиной, которая не скрывала, а, наоборот, подчеркивала уродливые шрамы на лице. Он чувствовал себя одиноким и затерянным на этой суровой русской земле с ее морозами, жгучими метелями, пронзительно воющими ветрами. Он отнял у какой-то крестьянки валенки и серый шерстяной платок, чтобы не замерзнуть. Только одно желание жило в нем — вырваться домой, к теплу, к невесте. Но так просто Вайнер не отпустит. А убежать от него невозможно. И, словно одержимый, каждое утро брел Крашке на базар, вглядывался в лица прохожих, искал парня, стрелявшего в него из необыкновенной пушки. Вот найдет — и уедет домой, с деньгами. Уже и лицо парня начало стираться из памяти, а Крашке все еще цеплялся за надежду, как человек, сорвавшийся с кручи, цепляется за хилые травинки, ускользающие из-под рук.

В этот день он также пришел на базар с рассветом. Топтался между дровнями, привычно бормоча хриплым голосом:

— Сигарет… Сигарет…

Варвара ушла на базар, оставив Козича и Василия Демьяновича мирно беседующими за столом.

Василий Демьянович пришел утром, привез молоко в знакомом помятом бидоне и бутыль самогону.

Козич и Гайшик троекратно облобызались, сели за стол, выпили по стаканчику. И Козич, как всегда, начал жаловаться…

Потом Василий Демьянович, улучив минуту, когда Козич вышел в сени, шепнул Варваре: