Они засмеялись тихонько.

— А если серьезно?

— В детстве меня звали Леной.

— А меня Женей. Будем знакомы.

— Холодно, — сказала Лена.

Егорушкин присел на корточки у сосны, развязал мешок, достал одежду.

— Одевайтесь. Еще плащи есть.

— Отвернитесь, пожалуйста, мне надо выжать купальник.

— Хорошо, — сказал Егорушкин и ушел за сосну. Лена выжала купальник и оделась.

— Готовы? — глухо спросил Егорушкин.

— Готова.

— Тогда пошли. Надо отойти как можно дальше от берега.

Они шли лесом по мягкому настилу из опавших сосновых игл. Иногда под ногами коротко трещала сухая ветка. И каждый раз Лена вздрагивала, словно она была и в самом деле чужая на чужой земле и все кругом, даже сухие ветки, было враждебно ей. Ее охватил азарт, она даже дышать старалась потише. Так бывает с заигравшимися детьми. А разве она и Женя Егорушкин не походили сейчас на играющих в удивительную игру детей? Вот они крадучись пробираются незнакомым лесом. И звезды, проглядывая сквозь кроны сосен, уже не кажутся беспечно трепетными, они смотрят со своей немыслимой высоты настороженно, будто в крадущихся людях и для них таится опасность. Словно могут эти люди влезть на дерево, достать до звезды и — чем черт не шутит! — упрятать ее в свой мешок.

А сосны, они словно нарочно вытащили из-под земли жесткие корни, так и суют их под ноги. Надо было надеть башмаки, а не босоножки. Ведь знала же, что не по песочку ходить придется.

Егорушкину лес казался привычным, таким же, как на своей заставе. И о звездах он не думал, и спотыкался меньше. Шагать в ночи — привычное дело. Служба. Шагать, подмечая все, что вокруг. Запоминая, сопоставляя. Вот старый пень расщеплен топором. Верно, приезжали на рыбалку и искали личинки короедов. На них в мае хорошо язь берет. К шуршанию сосен примешался шум листвы. Впереди низинка? И верно, через несколько шагов потянуло прохладой.

Перешли ковер из мягкого мха, поднялись снова.

— Не устали? — обернулся Егорушкин. — Скоро светать начнет.

— Нет-нет…

И они все шли и шли, а шум моря позади становился все невнятнее и наконец совсем растворился в тишине ночного леса. Лена и не заметила, когда он исчез.

А потом небо побледнело, и звезды стали гаснуть одна за другой. И словно бы от них, пока они сверкали, исходило тепло, потому что вдруг похолодало, и Лена почувствовала озноб.

Егорушкин то ли угадал ее состояние, то ли тоже почувствовал этот предутренний холод. Он остановился и достал из мешка два солдатских плаща.

— Завернитесь-ка.

Лена закуталась в плащ, но он был пропитан той же сырой прохладой, что и воздух вокруг, и земля, и примолкшие, насторожившиеся сосны.

— Он, собственно, не для тепла, — пояснил Егорушкин. — Он от собак. Когда собака на вас кинется, стойте на месте, дайте ей вцепиться в плащ.

— Собака? — испуганно спросила Лена.

Разумеется, в поисковой группе будет служебная собака. — Если от нее убегать или отбиваться, она и в горло вцепиться может.

— Да? — Лену трясло, не то от холода, не то от того, что она отчетливо представила себе, как на нее набрасывается здоровенная овчарка.

— Ого! Однако вас пробрало росой, — сказал Егорушкин сочувственно и откинул полу своего плаща. — Идите-ка сюда. Ну, что ж вы?

Посиневшие губы Лены дрогнули, будто она собиралась заплакать, но она не заплакала, только сказала:

— Зачем вы так…

— Что? — не понял Егорушкин и вдруг покраснел густо-густо, чувствовал, что краснеет, но ничего не мог поделать. Его разозлила мысль, что девушка может увидеть, как он краснеет. Он нагнулся и зачем-то развязал и снова завязал шнурки ботинка.

— Между прочим, мы с вами выполняем особое задание, а не цветочки собираем.

И он энергично зашагал дальше. Лена побрела следом, спотыкаясь о корни сосен. Сейчас ей и в самом деле хотелось заплакать.

Вскоре Егорушкин остановился, огляделся внимательно, выбрал местечко поудобнее, под высокой сосной.

— Можно отдохнуть.

Лена увидела маленький подосиновик с коричневой головкой, сорвала его, повертела в руках.

— Есть хотите? — спросил Егорушкин.

Она не знала, хочет есть или нет. Ей хотелось сейчас только согреться, потому что влажная прохлада пробралась, кажется, уже до самых костей и все вокруг было холодным. Она бросила маленький подосиновик, который словно жег пальцы. Потом Лена тихонько подошла к Егорушкину, села рядом, забралась под полу его плаща, прижалась спиной к его теплому боку.