Мемес сопроводил эрпатора в один из отдаленных залов дворца, где величественно восседал на золотом кресле Аменхотеп III, солнцеподобный потомок великого Ра, «вооруженный» царскими регалиями – уреей и плетью. Справа от трона возвышалось изваяние богини Маат, выполненное из алебастра, слева – статуя бога Тота, высеченная из нубийского диорита. Чуть поодаль от фараона в напряжённых позах застыли Эйе, Мемес и Хану.

Тутмос с удивлением отметил отсутствие среди прочих Носителя царского опахала, Хранителя царской печати и доверенного писца фараона: вместо последнего за небольшим круглым столиком сидел незнакомый жрец. «Вероятно, один из доверенных жрецов Эйе», – заключил эрпатор мысленно.

Высокие советники, равно как и сам фараон, встретили Тутмоса холодными и настороженными взглядами. Приблизившись к трону отца на почтительное расстояние, эрпатор выжидающе преклонил колена.

Выдержав паузу, Аменхотеп, наконец, громко и отчетливо отчеканил:

– Сегодня, в последний день месяца фаменота 1831[102] года от правления Гора, я, Небмаатра Менес Аменхотеп III Гехеммут, объявляю своего сына и наследника Тутмоса изменником и обвиняю его в стремлении захватить власть незаконным путем! – каждое слово прозвучало в полупустом зале подобно удару свинцового набалдашника плети.

Тутмос неимоверным усилием воли взял себя в руки, дабы ничем не выдать охватившего его страха и отчаяния.

– Позволь узнать, солнцеподобный, на каком основании ты предъявляешь мне столь серьёзное обвинение? – обратился он к отцу, постаравшись придать голосу как можно больше твёрдости.

В ответ Аменхотеп разразился гневной тирадой:

– И ты ещё смеешь задавать мне подобный вопрос?! Ты, самовольно провозгласивший себя живым воплощением Гора! В моём царстве лишь я имею право называться Солнечным Гором! И пока я жив, двум Горам в государстве не бывать!

– Но в том нет моей вины – так сложились обстоятельства… – предпринял попытку возразить Тутмос.

В очередной раз, гневно сверкнув на сына глазами, фараон повернулся в сторону Эйе и взмахом плети подал ему условный знак. Тот, почтительно поклонившись, немедленно принялся зачитывать вслух послание наместника Нубии и, по мере приближения к концу свитка, голос его приобретал всё более грозные интонации. Дочитав и снова скатав папирус в трубочку, Верховный жрец вкрадчиво осведомился:

– Ну и что ты скажешь на это, эрпатор?

– Всё, о чём написал Мермос, – плод его больного воображения! – отрезал Тутмос. – Я никогда не желал смерти отцу!

– Возможно… Но почему тогда ты позволил себе присвоить божественный Золотой доспех? Не для того ли, чтобы вселить в сердца окружающих трепет и заставить их почитать себя, как истинное воплощение Бога света? – не унимался Эйе.

– Это и есть измена! – прогремел голос фараона. – И наказанием за столь тяжкое преступление может служить только смерть!

Тутмос вздрогнул: он и предположить не мог, что отец будет настроен по отношению к нему столь враждебно.

– Раз уж меня обвиняют в государственной измене, тогда я вынужден требовать, чтобы меня судил Верховный судья Тхуту! – решительно произнес он.

– Ты – мой сын, и потому только я могу судить тебя! – разъярился фараон. – Я – твой Верховный судья!

– Пусть будет так, о, Верховный судья, – умерил пыл эрпатор. – Однако по закону, если ты помнишь, любой обвиняемый имеет право на защиту.

Фараон переглянулся с Верховным жрецом, и Эйе снисходительно кивнул:

– Что ж, мы готовы выслушать тебя, эрпатор. Но для начала ответь: разве все слова наместника Нубии являются ложью?

Тутмос невольно смутился: к сожалению, в послании Мермоса имелись и крупицы правды.

– Наместник не солгал лишь насчет Золотого доспеха, – коротко ответил он.

– А разве то, что ты вынудил Верховного жреца Элефантины совершить святотатство, – выдумки наместника?! – вновь возопил Аменхотеп.

– Совершенно верно, о, Верховный судья, это – чистейшей воды клевета! Я никоим образом не принуждал Верховного жреца Элефантины предоставлять в моё распоряжение доспех великого Гора….

Не дав эрпатору возможности договорить, Эйе трижды звонко хлопнул в ладоши, и из-за колоннады тотчас появился жрец с Золотым нагрудником в руках.

– Этот доспех украшал статую Гора в храме Элефантины с незапамятных времен! – прорычал Эйе. – Как посмел ты посягнуть на священную реликвию и присвоить её?!

Тутмоса так и подмывало сообщить присутствующим, что нагрудник, украшавший на протяжении веков статую Гора, был всего лишь искусной подделкой (равно как и тот, что держал сейчас в руках жрец), но усилием воли он заставил себя сдержаться. Возможно, потому, что дал в храме «Миллионов лет» клятву хранить тайны богов, а возможно, потому, что впервые вдруг усомнился сегодня в бескорыстии Верховного жреца Инебу-Хеджа…