Усвятцев только развел руками — и его тут же увлекли по какому-то делу. Ну и хорошо — не дискутировать же, когда за занавеской сейчас одевается та девушка. Оденется и уйдет.

— Ты домой? — не отлипал Брабендер. — Тебе ведь «двадцать второй» годится или «тройка»? Мне тоже. Пошли.

Они вышли вместе. Филипп посматривал по сторонам, стараясь делать это не очень заметно, но не видел той девушки с вопрошающим лицом.

Но он не только что увидел — оказался притиснутым к ней в качающемся прицепе «Икаруса». Оказывается, она была в «Поцелуе» не одна, а с целой компанией подруг, и теперь подруги мило щебетали, а она только взглянула на Филиппа один раз — как тогда в комнате, которая зал, — и отвернулась к подругам. Брабендер тоже щебетал, хотя октавой ниже, — не мог сейчас Филипп воспринимать всерьез его высокопарные рассуждения о значении музыки в драматическом театре — так, щебетание. Прислушивался же больше Филипп к девичьему щебету — и вдруг расслышал:

— …только и разговоров сейчас во Дворце молодежи про Светлану Григорьеву. Что будет идеальная жена…

Никто пальцем не указал на девушку с вопрошающим лицом, которая стояла вплотную к Филиппу, притиснутая автобусной давкой, — никто не указал, но почему-то сделалось совершенно ясно, что она-то и есть Светлана Григорьева.

Вот взять бы ее за руку и сказать: «Ну пошли, будь мне идеальной женой!» Прямо здесь в автобусе. Не раздумывая обо всех препятствиях. Ведь это так плохо, даже порочно, как доказывает Эдуардо де Филиппо: раздумывать. И Ксана согласна, что раздумывать — стыдно. Вот и не раздумывать.

Автобус ехал, прицеп раскачивался, они стояли, притиснутые друг к другу. Может, им и сходить вместе? И Филипп решил сыграть с судьбой: выйдет Светлана Григорьева вместе с ним на Владимирском — он обязательно познакомится с ней!.. Едва только он заключил это условие — с собой, с судьбой, — как автобус остановился у Казанского собора и толпа хлынула из него. Понятно: метро. Толпа хлынула, и вся девичья компания, и Светлана Григорьева со всеми. На этот раз она не взглянула на него. Но почему-то Филиппу показалось, что она разочарована. Понадеялась — и вот разочаровалась… Брабендер продолжал что-то говорить.

Сошел и Филипп — у себя на Владимирском.

Вот и сыграл с судьбой… Правда, существует Дворец молодежи, где все сейчас почему-то говорят про Светлану Григорьеву. Идти искать? Нужно ли? Ну познакомится, будет ухаживать, переживет несколько счастливых дней, может быть и месяцев, — а кончится все усталостью, недоумением, непониманием, такими же сценами, как сегодня с Ксаной. Даже еще быстрее кончится: ведь разница-то между ними лет двадцать! Не лучше ли вспоминать о двух-трех взглядах, мечтать о неосуществившемся счастье — и может, удастся написать музыку, внушенную этой мечтой?

Или Филипп просто стал пессимистом, а на самом деле не всегда семейное счастье вырождается в глухую войну? Ну да, Ксана виновата в бесконечных мелочных придирках, булавочных уколах, да, устроила скандал — многое можно ей в вину. А ему? Что в вину ему, Филиппу? Он ведь идеальный муж: не пьет, не шляется, продукты вот приносит. И относится внимательно, ценит, а когда Ксана при гостях счастливо улыбается — и он невольно вслед за ней… Да, ему в вину, пожалуй, только одно: он никогда по-настоящему не любил Ксану — как когда-то Лизу, как только что готов был влюбиться в Светлану Григорьеву: не ловил взгляды, не был счастлив от нечаянного прикосновения. Ксана — наверное. Во всяком случае, ухаживала за ним она. А он решил, что такая жена ему и нужна: преданная, влюбленная, понимающая его стремления… И куда-то все девалось.

Вот так в итоге: у Ксаны много вин, а у него — одна…

Спорт есть такой, называется: «охота на лис». С ручным пеленгатором нужно засечь источник радиоволн. Но ведь всякий спорт хорош, если можно применить к делу! Федя все сделал как обещал: встроил микропередатчик, маячок, в автомобильный приемник. И сделал так, что в гнезде штырь, который упирается в пружину, — стоит вырвать приемник, штырь перестает давить на пружину, и включается маячок. Питание автономное, примерно на десять часов — за это время надо засечь. Все элементарно: потащат они приемник — и нет у них никакого понятия, что тот сигналит непрерывно: «Пи-ип, пи-ип — воры, воры!» А дома у Феди постоянно настроен приемник на нужную волну, стоит в изголовье — потому что влезут в гараж, само собой, ночью.

Всю эту интересную начинку Федя всадил в коробку от японского «Панасоника», а Славка вставлял в свой «Запорожец» на глазах у всего двора, чтобы если нужные люди и не видели сами, то слухи дошли бы сразу же.

На следующий же вечер Федя прошел двором и видел около гаражей компанию каратистов. Стояли, курили, базарили о чем-то. Кот показался неосторожно — свистнули, швырнули камнем. Большой, пушистый — уж не тот ли лишенный компасного чувства бедняга Мурзик? На этот раз ушел, но прибьют его когда-нибудь — эти ребята дело знают. Наутро перед работой Федя увидел кота снова, так даже усовестился, решил отнести его назад в «Таити». Попытался подманить, но Мурзик, дурак, испугался и сбежал в подвал — будто это Федя швырял в него камнями. Ну, не хочет, чтобы его спасали, — сам виноват. Вечером в «Таити» опять ныла баба Настя, так Федя чуть не посоветовал: «Пойди в такой-то двор на Ломоносова, позови — пойдет на твой голос», — но если так сказать, баба Настя поймет, кто унес Мурзика, — и Федя не стал говорить… Но это между прочим, о коте он быстро забыл — весь ушел в слух: когда оживет маячок?! Но не было сигнала ни в ту ночь, когда швыряли камнями в кота, ни на следующую — базарить-то базарят около гаража, но внутрь пока не лезут по новой. Самое противное — ждать!

И Стелла. Тогда у Славки вроде и не слушала про всякую мертвую механику, делала вид, что это ей скучно, а все усекла, оказывается, и с тех пор каждый раз спрашивает, когда ни встретятся:

— Ну как, Тео, твоя операция «Радио-Холмс»? Прогресс есть?

Это она придумала: операция «Радио-Холмс». Вообще-то неплохо. Жалко, нечем похвастать. Ну ничего, он еще ей докажет! И этой операцией, и подарком. Будет ей подарок, которого в магазине не купишь! Картина. Не Левитана, а как его?..