А можно ли с Поливановой вполне откровенно? Говорит она быстро — как и действует: только что считывала данные с дисплея, щелчок — переключилась на откровенный разговор.

Но что значит — откровенный? Раскрывать перед нею глубины души Вольт не собирался, утаивать же, что ему для настоящей работы нужна своя лаборатория, — глупо: вряд ли кто догадается предложить, если Вольт сам не попросит.

— Мне бы хотелось большего, Ингрида Игоревна. Прежде всего, мне хотелось бы признания, что я не только психолог. Вы же знаете, я развиваю идеи антропомаксимологии, вот мне бы и хотелось признания этого направления в науке. А после признания, соответственно, и отдельной лаборатории.

Во как все сказал! И коротко, и ясно, и дипломатично.

Вольт замолчал, довольный произнесенной речью.

Поливанова выразила на своем красивом моложавом лице — на самом-то деле ей за пятьдесят, а на вид не дашь и сорока — предельное сочувствие:

— Ах, Вольт Платоныч, как часто люди заблуждаются на свой счет. Да вы это знаете лучше меня, по долгу своей специальности. Вы психолог, вы очень квалифицированный психолог, а придумали себе эту максимологию.

— Не я придумал! Она существует! Давно известны удивительные человеческие способности — а вокруг них наверчено столько мистики, столько шаманства! Пора разобраться и науке!

Выражение лица Поливановой стало еще сочувственней.

— Вот именно: влезли вы в какую-то мистику. Какая дура! Все равно что спутать венеролога

с венериком! Сказать бы это вслух! Но сдержался, все-таки хватило взрослости, ибо что такое взрослость? Благоразумие.

— Нужно обязательно этим заниматься. Время настало. Пусть будет здесь у нас первая лаборатория, а не в Оксфорде или Принстоне.

Сочувствие сошло с лица Поливановой, наоборот, появилась начальственная непреклонность: это ведь одна из основных функций всякого начальства — отказывать зарвавшимся просителям.

— А вы не задумывались, что науку вы придумали не по нашему профилю? У нас институт медицинских проблем…

Вот именно: проблем — существенная оговорка, воскрешающая ту самую отвергнутую аббревиатуру!

— …Мы должны помогать больным, а все эти ваш: резервы и способности — они вне медицины.

Черт, вот это, признаться, никогда не приходило Вольту в голову. Как-то подразумевалось само собой, что вылечить от слабости, вылечить от бездарности так же важно, как от какого-нибудь полиартрита. Или даже важнее. Ну, нашелся кое-как:

— Понятие медицины сейчас расширилось. Спортивная медицина, космическая — они занимаются людьми здоровыми.

— Да-да, по этой тематике выделены специальные институты, ну а мы здесь занимаемся медициной классической: лечим больных.

Подразумевается: «А если вы не хотите, идите в те другие институты». Но почему Поливанова так настроена против антропомаксимологии, как будто новое направление чем-то задевает ее лично?

— Но обязательно будет и чисто медицинский выход: резервы организма научимся направлять на подавление болезни!

— Ну, это натяжки. К тому же, вам не кажется, что вы вторгаетесь в самую природу человека? Если эти резервы глубоко запрятаны, нужно ли их высвобождать? Может, природа правильно сделала, что хранит их на крайний случай? Это еще и вопрос этический. Помните, сколько протестов вызвали опыты Петруччи?

Какие иезуитские возражения! Радетельница за человечество!

— Это неизбежно. Мы только и делаем, что вторгаемся в природу. Едим далеко не натуральную пищу, живем в искусственной среде. Расплачиваемся аллергиями, но все равно не можем возвратиться к природе. Так и с резервами: раз дошли до того, что можем вмешаться, значит, вмешаемся. Принцип велосипеда: остановишься — упадешь. Не я — другой вмешается. Потому что те, кто овладеет резервами, получат колоссальное преимущество…

Можно было еще многое говорить на эту тему, но Вольт остановился на полуслове: такие очевидные истины Поливанова отлично знает сама, и раз она против, значит, у нее есть соображения, которыми она сейчас не поделится с Вольтом — откровенность в их беседе односторонняя.

Пауза немного затянулась, а потом Поливанова заговорила снова с самым участливым видом:

Ну что ж, Вольт Платоныч, может быть, это и неплохо, что в вас бродят такие наполеоновские замыслы. Как говорится, плох тот солдат… Но уже пора вставать на реальную почву, поверьте моему опыту. И я вам делаю реальное предложение: перейти ко мне в отдел. Я хочу создать отдельную группу психологов, ну хоть при лаборатории электростимуляции. Направление, согласитесь, самое передовое, мы тут не ретрограды какие-нибудь. А может быть, со временем выделитесь и в самостоятельную лабораторию, если докажете право на это — работами докажете… Я не сказала? Вас я вижу старшим группы. Я думаю, с докторской при таком положении вещей проблем не возникнет. Кстати, вы слышали о новом порядке? Ставить в план только те докторские, вернее, тех докторантов, которые намечаются на выдвижение на соответствующие должности. А то появляются доктора, претендуют на соответствующие единицы, а единиц нет. А так вы будете намечаться в завлабы, к вашей докторской как раз и поспеет отдельная лаборатория психологии. Одним словом, не пора ли мужчиною стать?

Не мужчиною стать, а ингредиентом.

Ну что ж, преимущества ингредиентов известны: живется им за Поливановой как за каменной стеной, или даже современней и прочней — за железобетонной! Защищаются в срок и досрочно, статьи выскакивают, как горячие пышки из автомата, квартиры распределяются им в первую очередь. Но за это: никакой самостоятельности, никаких воздушных фантазий — все только на шефиню; недаром они и есть ингредиенты — то есть составляющие некой смеси, лишенные всякой индивидуальности. Многих устраивает…