– Если именно у самых ножек держать рюмки, получается красивый звон! – не выдержала и поучила всех Рита.

Массажист покашлял, выпрямился, тряхнул своей курчавой головой, невольно обращая на себя особое внимание, и сказал:

– Выпьемте за мое вхождение в эту семью!

Фотограф растроганно усмехнулся. Рита обернулась, посмотрела соответственно произнесенным словам кругом, словно бы осматривая «семью», в которую «вошел» массажист. Они переглянулись между собой, не чокаясь, и выпили каждый до дна.

Фотограф надел очки для близкого расстояния, пододвинул к себе какую-то бумажку, чиркнул в ней что-то и спросил уже более житейским тоном:

– Ты у меня какой сеанс? Восьмой?

– Седьмой, – честно, с предельно честным лицом выпрямился массажист, ставя перед собой аккуратным жестом бокал. Скатерть была мягкая, в складках.

– Седьмой?.. – фотограф снял очки. Посмотрел на Риту и спросил у нее врасплох: – У тебя есть деньги? – Она покраснела, оглядываясь на постороннего массажиста, и кхекнула. – Ты говори, – серьезно повторил он ей, – у меня есть…

– Нет, – сказала Рита, стараясь говорить ровно и безразлично, но получалось с жалкими ненатуральными интонациями.

Фотограф вместе с массажистом с психологическим сомнением посмотрели на нее. Тогда она три раза повторила на разные лады, как в песне:

– Не надо мне!.. Не надо… мне не надо, нет…

Этим она как-то убедила их, они оба отвели от нее взгляды и уже переглянулись между собой.

Фотограф уже был достаточно пьяным, его шатало из стороны в сторону. Он поставил бутылку на землю рядом со своей машиной и сказал Рите: «Ты же меня не любишь…» Он вздохнул. Рита покачала головой. Он открыл машину, сел в нее.

– Куда ты? – сказала она ему, наклоняясь. – Ты же пьяный. Я тоже тогда с тобой.

Они оба уселись в машину. Оба они были достаточно пьяными. Рита смотрела сквозь стекло, и ей все время казалось, что стекло грязное, она несколько раз протирала его рукой. Фотограф завел мотор. Поехали. Улочка была узкая, пустынная. Он развил скорость предельную и стал гонять из одного конца улочки в другой. Скорость была просто бешеная. Рита, побелевшая, героически молчала. Чудом им никто не попадался на пути. Так они проездили по этой улочке раз пять туда-обратно, удовлетворяя пьяное лихачество. Было весело и без всякой музыки, просто под шум мотора и шин и тормозов каждый раз при развороте. Но на шестой раз в конце улочки, там, где она переходила через две колонны в другую улицу, им попались две нарядные женщины, взявшиеся под ручки. Фотограф несся прямо на них. И затормозил сантиметрах в десяти от их спин. Причем они еще, увидя, что на них несется автомобиль, завизжали и еще своим ходом бежали, как могли быстро, метров десять. Фотограф затормозил. Женщины были лет сорока, в блестящих сверкающих платьях, на каблуках, довольно полные, напудренные, завитые – им никак не шел их взволнованный перепуганный вид. Они стали заглядывать, наклоняясь, в ветровое стекло машины и что-то тонко кричать.

Фотограф сдал назад и, отъехав метров на тридцать, опять разогнался и опять стал с бешеной скоростью наезжать на этих двух. Они тут же перестали ругаться, опять закричали и побежали на каблуках в сторону колонн, чтобы спрятаться за ними. Он опять затормозил довольно точно сантиметрах в пяти-десяти от их убегающих юбок.

– Что ты делаешь? – проговорила Рита. Она немного отрезвела. Женщины не стали больше кричать, а сначала добежали до спасительных колонн, скрылись между ними и опять что-то закричали.

Фотограф опять сдал назад. Разогнался…

Тут появился постовой в форме.

Фотограф сдал еще назад. Они уехали в другой конец улочки. Бросили машину и побежали дворами: впереди фотограф, за ним – Рита. Оба немного отрезвели.

Рита спросила на ходу:

– Куда нам теперь?

Он забежал в подъезд. Они поднялись на второй этаж. Он позвонил в дверь. Ему открыл какой-то низенький мужчина, предварительно спросив: «Кто там?» «Это я!» – ответил фотограф, и тогда дверь открылась, видно, его уже знали по голосу.

– Быстро, быстро! – сказал фотограф, забежал в квартиру, захлопнул дверь. – Мы машину бросили, – сказал он.

– Давай, давай, – снисходительно сказал низенький мужчина и ушел в комнаты.

– Это кто? – спросила Рита.

В коридор к ним вышла девочка лет пятнадцати-шестнадцати с раскосыми глазами, с белым лицом.

– Это моя дочь! – сказал фотограф. Дочь улыбнулась ему и улыбнулась Рите.

Все пошли на кухню. Дочь села в угол и неожиданно и удивительно для Риты закурила, и все молчали и ничего не говорили ей.

Опять стали выпивать, только уже вместе с низеньким мужчиной. Тот, осушая рюмку, говорил фотографу, глядя на Риту:

– Ты совсем с ума сошел, это уже старческий маразм, это ненормально! Это у вас какая разница? Тебе же шестьдесят почти… скоро…

Фотограф пьяно улыбался, не обижаясь и вообще простительно и по-доброму реагируя на каждое слово. Он стоял почему-то, ему хотелось быть выше всех сидящих, чтобы все смотрели на него и чтобы Рита тоже смотрела на него.

Рита встала, вышла в коридор. Но куда ей уходить? Она тогда не стала возвращаться в кухню, а вошла в комнату, маленькую, где стояло пианино. Она открыла его. Нажала на несколько клавиш. Вошел низенький непонятный ей хозяин и сказал: