Рита сидит на краю ванной, там стены под мрамор. Она смотрится в зеркало.

Она поднимает голову и улыбается так, что сжимается сердце – как будто это прощание, поклон из светлого детства, из солнечного полдня. Экранизация слова «Прощай!».

Рита, сидя на краю ванной, говорит вслух:

– На самом счастливом моменте хочется поскорее исчезнуть. Я не хочу больше следить за несчастиями, если они потом обязательно случатся. С пожеланиями всего хорошего, прощайте! – Говорит и взмахивает рукой, и сидящие за окном голуби разлетаются с подоконника веером.

Рита курит, курит:

– Не могу никак накуриться. Особенно сейчас, когда знаю, сигарет почти не осталось. Люблю воду, особенно когда ее нет. Самое важное – это как-то начать и еще важнее – правильно завершить.

Она смотрит на часики на руке. Пять утра.

Короткий звонок в дверь. Она переглядывается со своим отражением.

Яя не слышит, спит. Рита поверх своей ночной рубашки одевает мужскую, Алешину, вынимает из-под шкафа, верно, заранее спрятанный пакет с накопленными деньгами, прозрачный, из целофана, уже наполненный. Выходит на лестницу к Алеше. Он стоит у лифта, худой, с вечной манерой держать голову, надменно ее запрокинув. Он курит, приветливо и как-то виновато оглядывая Риту.

Рита: Я знала, что это ты, и все подготовила. – Показывает ему пакет.

Алеша: У тебя рубашка наизнанку одета…

Рита (Плюет три раза через плечо): Ты все-таки приехал так рано… Никогда ты так рано не умел вставать.

Он улыбается.

Алеша: Правильно, я всю ночь не спал, боялся проспать.

Рита: Поэтому-то у тебя бледная кожа. Ты сейчас с кем-то?

Алеша: Один. И тебе надо отделиться от меня. Уехать отсюда, чтобы никто не мог тебя найти. Ты не должна сейчас быть соединена со мною. Меня ищут. И если меня спрашивают, я теперь всегда отказываюсь от тебя.

Рита: Как? Как ты это делаешь?

Алеша: Они вынимают твою фотографию из моего кошелька и спрашивают, кто она тебе? Я говорю: никто.

Рита: Та Рита уже умерла, правда, Алеша? Я вспоминаю о ней с усмешкой и тоской.

Алеша: Так много, Рита, вопросов…

Рита: Если с тобой будет что-то плохое, я хочу быть с тобой. Зачем мне мучиться без тебя? Прятаться? Я буду рада уйти с тобой.

Он страдальчески поморщился, откинул сигарету. Ничего не ответил. Она протянула ему пакет:

–На.

Он подошел, прижал ее к себе, холодный с улицы, и она была рада хоть так согреть его. И так они стояли с минуту. Сквозь обложку плаща грохало его сердце – редко и физически непереносимо для нее – это как в руках держать живое, но раненое и умирающее. Он взволнованно сказал (нет фальши, он искренен):

– Если бы знала… Если бы ты только знала… Ты одна!.. Только ты одна!..

– Ах, – выдавила она тонким счастливым голосом, отстраняя его от себя.

И тогда он забрал пакет, засунув его на грудь, под тонкий плащ, сделав прокладку под сердцем. Прощальный взгляд, и он впрыгнул в заранее подогнанный лифт и погудел вниз. Рита запомнила, куда упала его недокуренная сигарета – подняла, рассмотрела со всех сторон и докурила ее.

Вернувшись в квартиру, она подошла к кухонному столу, выбрала нож поострее и проткнула им себе руку, просто положив ее перед собой на разделочную доску. Тогда боль из сердца переместилась в руку. Рита тут же зажала хлынувшую кровь полотенцем. Обмотала им несколько раз. Пошла легла в кровать рядом с Яей.

Она проснулась через час или два – стук Яиных голых пяток разбудил ее.

Яя танцевала перед зеркалом. Когда Рита шевельнулась и открыла глаза, Яя уловила это – и сразу начала еще «петь», – изображая певицу, приподняв брови, потряхивая иногда кудрями, как ведут себя обычно на сцене певицы. Но пела она всегда одну и ту же «мелодию» под все песни – минорную, хроматическую, как гамма, очень тоскливую. По бумажке, которую ей когда-то записала Рита в ресторане, она «пела», иногда подглядывая в текст:

– Я – фея из бара, я – белая моль, я – летучая мышь! Вино и мужчины – моя атмосфера!.. – Изменив музыку, она выпевала с сильным непонятным акцентом. На этой фразе она замолчала, улыбаясь. – Дальше – некрасивые слова!

Рита, приподнявшись на локте, сказала:

– Правда, это наше зеркало доброе? Есть в некоторых местах зеркала злые…

Яя бросила бумажку на пол. Села к ней на кровать:

– Хочешь еще почитать мои дневники, какая я несчастная была? Хочешь? Хочешь? Хочешь? – На третьем повторе она уже дурачилась. Засмеялась, бросила в Риту ветхим блокнотом.

Сама заметила на подоконнике еще одни часы. Она взяла их, приложила к уху, как раковину, прислушиваясь. Отбросила их, не умея рассчитать силу удара по звуку, разбила вдребезги:

– Ненавижу часы! – сказала она. – Этот счет!