Я исходил из того, что развитие отношения к так называемым умершим особенно необходимо в наше время, так как мы живем в эпоху материализма не по собственному произволу, не просто в силу эволюции человечества. Так как мы не в состоянии прежде, чем пройти через врата смерти развить и выработать все наши задатки мыслей, чувств и ощущений, так как после прохождения через врата смерти у нас еще остается нечто, то поэтому необходимо, чтобы живые поддерживали общение с умершими. Если бы только можно было убедить людей в том, что жизнь неизбежно должна будет оскудеть, если забудут об умерших! А правильную память об умерших могут развивать только те, кто был с ними как-либо кармически связан.

Если мы стремимся к непосредственному общению с умершими, которое принимает такую же форму, как общение с живыми (я также говорил и о том, что все эти вещи обыкновенно потому кажутся особенно трудными, что они не осознаются, но не все, что действительно бывает также и осознанно, и не все, что осознанно бывает поэтому недействительно), если мы таким образом развиваем общение с умершими, то оно и существует, тогда неразвитые в жизни мысли умерших посылают воздействие в эту жизнь. Конечно, этим высказывается большое требование к нашему времени: но говорить, однако, такие вещи приходится, когда духовные факты убеждают в том, что наша социальная жизнь, наша этическая, наша религиозная жизнь бесконечно обогатилась бы, если бы живые спрашивали «совета» у умерших. В наше время нет склонности ждать, чтобы человек дошел до известного возраста, для того, чтобы спрашивать его совета. Подумайте только о том, что в наше время единственно правильным считают, чтобы человек как можно раньше вступил в исполнение своих гражданских и государственных обязанностей, потому что, по его мнению, он уже в ранней юности «созрел» для всего. В те эпохи, когда обладали лучшим знанием о существе человека, ждали, чтобы люди достигли определенного возраста для участия в том или ином совете. И вот оказывается, что люди должны ждать, пока другие умрут, чтобы спрашивать у них совета. И все, именно наше время, должно было бы прислушиваться к совету умерших. Деятельность людей будет благотворной только в том случае, когда они указанным образом захотят прислушиваться к совету умерших.

Духовная наука требует от человека энергии. Это должно быть понято, должно быть постигнуто. В известном направлении духовная наука требует, чтобы человек действительно стремился к последовательности и ясности. И мы стоим теперь перед необходимостью искать ясности среди наших катастрофических событий, ибо это искание ясности есть самое важное. Снова затронуты здесь вопросы, которые связаны больше, чем думают, с величайшими требованиями нашего времени, Я уже упоминал здесь этой зимой, как за много лет до этой мировой катастрофы я пытался указать в моих циклах лекций о европейских народных душах на многое, что можно найти теперь в общей связи человечества. Если вы возьмете цикл «Миссия отдельных народных душ», который я читал в Христиании, то вы сможете понять, что разыгрывается в современных событиях. Еще не слишком поздно и произойдет много такого, что станет вам понятно из этого цикла, даже еще на будущие годы.

Современные взаимоотношения людей на Земле действительно проницаемы только для того, кто умеет видеть духовные импульсы. И все более и более приближается время, когда станет необходимым, чтобы люди поставили себе вопрос: как, относится, например, ощущение и мышление Востока к мышлению и ощущению Европы, особенно Средней Европы? И как последнее относится к мышлению Запада, к мышлению Америки?

Этот вопрос должен был бы во всевозможных вариантах встать перед человеческой душой. Уже теперь следовало бы спросить себя: как теперь смотрит на Европу человек Востока? Человек Востока, который много смотрит на Европу, получает от нее теперь такое ощущение, что европейская культурная жизнь приводит к тупику, что она уже привела к пропасти. Человек Востока испытывает в наше время такое чувство, что, принимая то, что может ему дать Европа, он не должен утрачивать той спиритуальности, которую он принес с собой из своей древности. Человек Востока не презирает, например, европейских машин, но он говорит себе: «Мы согласны принять созданные европейцами машины и орудия, но мы поставим их в амбары, а не в храмы и не в наши домашние жилища, как это делают европейцы». Человек Востока говорит, что европеец утратил возможность видеть дух в природе, видеть красоту в природе. Обращая свой взор на то, что только он один может видеть, а именно, как в поступках и созерцании европеец хочет остановиться на внешнем механическом, на внешне чувственном (ибо это может видеть только он один), человек Востока думает, что он призван к тому, чтобы вновь пробудить древнюю духовность, спасти древнюю духовность для земного человечества. Человек Востока конкретно говорящий о духовных существах — недавно это сделал Рабиндранат Тагор — человек Востока говорит: «Европейцы ввели в свою культуру те импульсы, которые могут быть введены только благодаря тому, что они в колесницу своей культуры впрягли сатану, для движения вперед они пользуются силой сатаны. «Человек Востока призван к тому — думает Рабиндранат Тагор — чтобы выключить этого сатану и принести Европе спиритуализм.

Это явление, мимо которого в наше время, к сожалению, слишком легко проходят. Мы много пережили, но мы, например, многое упустили из внимания в нашем развитии такого, что мы внесли бы в него, если б в нашем культурном развитии действительно жила, например, духовная субстанция, как она исходит от Гете. На это могут возразить: человек Востока может в наше время взглянуть на Европу и может знать: в этой европейской жизни жил Гете. Он может это знать. Видит ли он это? Можно сказать: немцы основали, например, Общество, Общество имени Гете. И предположим, что человек Востока пожелал бы с ним познакомиться (великий вопрос о Востоке и Западе уже пришел в движение, в последнем счете он весь зависит от духовных импульсов), хотел бы получить сведения об обществе имени Гете и узнать реальное положение вещей. Тогда он сказал бы себе: Гете оказал такое сильное влияние, что даже в 80-х годах XIX столетия явилась редкая возможность сделать Гете плодотворным для германской культуры, так оказать, благоприятное обстоятельство, состоящее в том, что нашелся человек, вроде Великой герцогини Веймарской Софии, которая в 80-х годах XIX столетия взялась разобрать наследие Гете и притом так разобрать, как это еще никогда не делалось. Но рассмотрим общество имени Гете, как внешнее орудие. Оно также существует. Но вот несколько лет тому назад освободился пост председателя этого общества Гете. На всем горизонте духовной жизни нашелся только некий бывший министр финансов, которого избрали председателем общества Гете. Это то, что видимо внешне. Эти вещи важнее, чем, собственно, принято думать. Более необходимо, например, чтобы пламенеющий духовностью и понимающий духовность человек Востока получил возможность узнать, что в среднеевропейской культуре существует антропософски ориентированная духовная наука. Но этого он не может знать. Это не может дойти до него. Ибо это не может проникнуть сквозь то, что существует — конечно, не в одном только явлении, оно только симптоматично, — что существует благодаря тому, что председателем общества имени Гете является бывший министр финансов и т. д. Таких примеров без конца.

Это, хотелось бы сказать, является третьим требованием: все проникающее, связанное с действительностью мышление, мышление, не останавливающееся на неясности, на неясных компромиссах с жизнью. Во время моего последнего путешествия, один человек обратил мое внимание на один уже раньше хорошо известный мне факт. Я вам приведу только краткое извлечение из статьи.

«Кто когда-либо сидел на гимназической скамье, не забудет тех часов, когда он «наслаждался» у Платона чтением разговоров между Сократом и его друзьями, не забудет вследствие баснословной скуки, идущей от этих разговоров. И он, может быть» вспомнит, что он находил разговоры Сократа собственно очень глупыми. Но, конечно, он не смел высказать подобное мнение, ибо все-таки человек, о котором шла речь, был, ведь, Сократ, «греческий философ». Этой, совершенно неоправданной, чрезмерно высокой переоценке доброго, афинянина, кладет конец книга Александра Мошковского — «Сократ» — идиот». Разносторонний историк Мошковский намеревается в маленькой, интересно написанной книге не более и не менее как совершенно развенчать Сократа, как философа. Название «Сократ — идиот» — понимается буквально. Мы не ошибемся, предположив, что к книге будет присоединен научный разбор мнений».

Первое ощущение, к которому приходит человек, познакомившись с чем-либо подобным выразится в словах: как странно, что явился какой-то Александр Мошковский и берется доказать, что Сократ был идиотом. Это первое, что люди ощущают. Но зато есть ощущение компромисса, проистекающее не из ясного всепроникающего мышления, не из противостояния истинной действительности.

С этим я хотел бы сравнить еще нечто иное. Есть теперь книги написанные о жизни Иисуса с психиатрической: точки зрения. С точки зрения современной психиатрии, в них исследует все то, что совершил Иисус и сравнивается со всевозможными болезненными поступками и затем современный психиатр доказывает из Евангелий, что Иисус должен был бы быть болезненным человеком, эпилептиком, что все Евангелие следует вообще понимать только с точки зрения Павла и т. д. Существуют подробные исследования по этому вопросу.

Очень просто с легкостью пройти мимо всех этих вопросов. Но все это лежит несколько глубже. Станьте целиком на точку зрения современной психиатрии: признайте эту точку зрения современной психиатрии, как она признается официально, тогда, если вы задумаетесь над жизнью Иисуса, вы должны будете придти к такому же результату, как и автор этих книг. Вы не можете иначе мыслить, ибо иначе вы были бы неправдивы, иначе вы не были бы в истинном смысле слова современным психиатром. И вы не являетесь в истинном смысле современным психиатром в духе взглядов Александра Мошковского, если не думаете, что Сократ был идиотом. И Мошковский отличается от тех, кто также являемся приверженцами этих теорий, но не считает Сократа идиотом, только тем, что последние неправдивы, а он правдив. Он не вдет на компромисс, ибо нет возможности быть правдивым, стоять на точке зрения Александра Мошковского — и не считать Сократа идиотом. Если хотят и того и другого, если хотят одновременно быть приверженцем современного естественнонаучного мировоззрения, и все-таки признавать Сократа, не считая его идиотом, нужно быть неправдивым. Точно также нужно быть неправдивым, чтобы будучи современным психиатром, признавать жизнь Иисуса. Но современный человек не хочет доходить до этой ясной точки зрения, ибо тогда он должен был бы поставить вопрос совершенно иначе. Тогда он должен был бы сказать себе: допустим, я не считаю Сократа идиотом, я лучше ознакомлюсь с ним, но это также требует от меня отклонения мировоззрения, подобного мировоззрению Мошковского. И я вижу в Иисусе величайшего носителя идей, который когда-либо приходил в соприкосновение с Землей. Это требует, чтобы я отклонил современную психиатрию, чтобы я не признавал ее.