Осталось всего-ничего: дождаться резолюции нашего полковника и в путь. Несколько дней терпения и на ротной повозочке в С., а оттуда по железной дороге в цивилизованные края. Ну что же, раз надо, наберемся еще немножко выдержки."

"4 мая 1883 год

Свершилось. В первом часу был наконец вызван в канцелярию, где получил проездные бумаги и жалование. Очень доволен, что ожидание завершилось благополучно. Там же переговорил с Петром Алексеевичем, и он пообещал выделить мне на послезавтрашнее утро двуколку с возницей. Пригласил его к семи часам на прощальный ужин. Кроме того, обещались быть Станислав Георгевич, штабс-капитан Онуфриев, поручик Летехов. Каюсь, всех не люблю за неотесанность и приземленность, но попрощаться буду рад.

И главное — Еду!"

"5 мая 1883 года

Замечательная штука зеленый чай! При нашей жаре без него никак. Недаром туземное население хлещет сей напиток с утра до вечеру. После вчерашнего проснулся утром совсем разбитым. Выпил три пиалы, пропотел и значительно улучшилось настроение.

Послал Федора на туземный базар взять по двадцать фунтов кураги, изюма и орешков для гостинцев. Пока он ходил сам собирал чемоданы. За два года службы практически ничего не нажил. Все имущество уместилось в двух чемоданах и сундучке.

Перебрал подарки, которые заготовил еще в прошлом году. Дяде везу прекрасный рукописный "Коран" в сафьяновом переплете украшенном чеканными и гравированными серебряными накладками. Мамаше, в свое время приобрел красивый местной работы серебряный браслет с бирюзой, серьги и четки того же камня. Душеньке Ирочке купил в подарок домашние туфельки, расшитые золотом, серебром, бисером, и прелестную шкатулку чеканного серебра. Узор на крышке затейливо сплетен из арабской вязи. Правда, есть у меня опасение что ветреница успела позабыть о простом поручике, с которым флиртовала в бытность его юнкером. Чему печальным подтверждением служит тот факт, что не ответила на два последних письма и открытку с днем ангела. О женщины, женщины!

Вечером в гарнизоне случилось целое событие. Курил у арыка с Петром Алексеевичем, как караульные подняли тревогу. Оказалось в гарнизон желает попасть настоящий караван, чуть ли не Али-баба и сорок разбойников. Мы подошли посмотреть и увидели, что у ворот стоят груженые повозки, а при них десятка четыре казаков и драгун. Возглавляет отряд двое офицеров инженерного корпуса: капитан с поручиком. Как через час рассказал наш лекарь, в одной из повозок лежал еще один заболевший дорогой офицер. У него сильная лихорадка и подозрение на брюшной тиф.

Познакомиться, переговорить с вновь прибывшими у меня не получилось. Офицеры спешились и сразу проследовали к нашему полковнику. Мой денщик Федор говорил с нижними чинами из драгун и те якобы рассказали ему, что едут в Персию с посольством к шаху. Очень маловероятно. Впрочем, меня это уже не трогает, пусть едут хоть к шаху персидскому, хоть к индийскому набобу.

Спать сегодня ложусь рано. Хочу хорошо отдохнуть перед дорогой."

"18 мая 1883 года

Впервые выдался вечер, когда есть время и главное — желание продолжить записи. Пишу сии строки, сидя у походного костра в афганских горах. Размышляя, как был прав тот доморощенный мыслитель, на своем опыте дошедший до морали: "человек предполагает, а начальство располагает". Сдается мне, был сей философ из субалтернов…

Начиная дневник, рассчитывал я сегодня нежиться под мамашиной опекой в гамаке или прогуливаться в мундире и при сабле по городскому саду, ан нет! Вмешался безжалостный, не внемлющий ни слезам, ни мольбам поручиков, Рок в лице и эполетах нашего полковника.

Не хочется вспоминать, но мои дела в тот печальный день происходили следующим образом. Будит меня утром в день намечавшегося отъезда Федор и говорит, что требуют срочно к полковнику. Делать нечего. Быстренько одеваюсь, пристегиваю саблю, иду. С одной стороны прикидываю, может передать со мной чего желает наш Сергей Сергеевич, а с другой — грызет меня предчувствие: не в посылке дело. И с каждым шагом становится на душе все тяжелее, а вместо светлой радости наваливается ощущение недобрых перемен.

Захожу к полковнику, рапортую и вижу: сидит напротив него вчерашний приезжий капитан — внимательно меня через стеклышки пенсне изучает. Думаю, что лет двести назад при великом короле Людовике-Солнце французские гвардейцы только за один такой наглый взгляд вызывали на дуэль.

Выслушал наш почтенный Сергей Сергеевич рапорт и говорит: познакомьтесь, поручик, с вашим новым командиром — капитаном от топографии, господином Дуковым Владимиром Ипатьевичем собственной персоной. Только вчера к нам из самого Санкт-Петербурга прибыли. Вместе с поручиком Понятовским, который сейчас отсутствует, так как в лазарете больного товарища навещает. Прошу, мол, любить и жаловать.

Я, конечно, поклонился и каблуками щелкнул. А сам еще не понял, что слова "ваш новый командир" означают: не видать мне отпуска, как своих ушей без зеркала. Господин капитан поднялся, ручку мне протянул и сказал, что очень рад.

Через несколько минут наш полковник все окончательно разъяснил. Оказывается, заболевший офицер был толмачом с пушту при экспедиции, а капитан Дуков оную возглавляющий, без него, как без рук, и требует себе нового переводчика. Есть у капитана бумага волшебная из военного ведомства от господина министра и сказано в ней: "подателю сего исполнять любое желание". А в моем формуляре черным по белому записано, что поручик Бек владеет свободно языками: арабским, дари и пушту. Не говоря уже об аглицком, французском и немецком. Впрочем, последним менее всех остальных.