— Они были в списке, — оправдывается его супруга, — все трое. Я делаю, что могу. Я приглашала мистера Вайдлера к крошке Элфреду, — он сидел до тех пор, пока не убедился, что бедный малютка принял его лекарство. Ума не приложу, как это вышло, что их не позвали на бал!.. — недоумевает ее милость.

— А их Барнс вычеркнул из списка, мама, — вмешалась Этель. — Ведь правда, Барнс? Ты еще сказал, что с тебя хватит аптекарских склянок. — А по-моему, это не Вайдлер писал, — сказал мистер Барнс; ему, видно, хотелось переменить тему разговора. — Это скорее мерзавец Дафф, булочник, который на прошлых выборах сочинил про нас песенку. Но вы дослушайте до конца, — и он принялся читать дальше.

"Наших сограждан почтил своим приездом один джентльмен, также принадлежащий к семейству Хрюкомов, но проведший всю жизнь _за границей_, а посему весьма отличный от своих родственников, коих мы все любим и почитаем. Этот истинный джентльмен и доблестный воин прибыл в наши края не только затем, чтобы ознакомиться с нашим производством, — по этой части наш город может поспорить с любым городом в северных графствах, — но и затем, чтобы повидать жившую у них в прислугах и нянчившую его в младенчестве старую родственницу, каковая уже много лет назад воротилась в родные места и существует щедротами великодушного полковника Н., нисколько не стыдящегося признавать ее за родню. Этот доблестный офицер совершил несколько поездок по нашим живописным окрестностям в одном из открытых экипажей нашего друга Тэплоу из гостиницы "Королевский Герб", совместно со своим сыном, превосходным юношей, а также миссис М., ныне престарелой особой, которая не может без слез говорить о доброте и преданности своего храброго питомца.

На прошлой неделе они посетили Хрюком-Хаус. Трудно поверить, но, хотя эта усадьба расположена всего в четырех милях от нашего города и семейство дона Помпозо уже двенадцать лет подряд проводит в ней по четыре-пять месяцев ежегодно, миссис М. впервые видела обиталище своих родственников, а самих этих вельмож лицезрела лишь в публичных местах, и то с тех только пор, как они осчастливили наше графство покупкой имения.

Повторяю, я не имею права голоса в нашем округе, а если б имел его, непременно выказал бы на следующих выборах свою почтительную признательность дону Помпозо и отдал бы ему решительное предпочтение перед другим кандидатом! Я и впредь буду неустанно следить за ним.

Остаюсь, мистер Индепендент, вашим постоянным читателем. Любопытный".

— Дух радикализма, растущий в стране, ужасен, — произнес сэр Брайен Ньюком, беспощадно разбивая яйцо. — Просто ужасен! Мы, положительно, на краю вулкана. — И яичная ложечка опустилась в кратер. — Повсюду открыто разжигают самые низменные чувства. Разнузданность прессы стала поистине гибельной. Нет такого закона, на который не покусились бы эти бесстыжие щелкоперы, нет сословия, которое было бы ограждено от их нападок, старинного установления, которое не грозил бы захлестнуть и снести лавовый поток демократических вольностей.

— Когда я был в Шпилвберге, — любезно подхватил Барнс, — я видел там в тюремном дворике трех бледных, заросших бородами мерзавцев, и граф Кеппенхеймер объяснил мне, что это — проклятые издатели миланских газет, — они уже семь лет в заточении. А в прошлом году, когда Кеппенхеймер приехал в Ньюком поохотиться, я показал ему этого старого разбойника Бэттерса, владельца "Индепендента", и с ним Поттса, его приспешника; они катили на дрожках, а я и говорю Кеппенхеймеру: "Вот кабы нам тоже упрятать за решетку кой-кого из этих треклятых радикалов-газетчиков! А еще лучше, забрали бы вы этих мерзавцев к себе в Шпильберг". Тут мы с ними поравнялись, и этот чертов Поттс захохотал мне прямо в лицо и огрел одного из моих пойнтеров хлыстом по голове. Пора что-то сделать с "Индепендентом", сэр!

— Надобно их утихомирить, Барнс, — торжественно заявляет его батюшка. — Всенепременно!

— Может быть, отдать Бэттерсу железнодорожные объявления? — говорит Барнс.

— Но тогда рассердится владелец "Сентинела", — возражает старший из двух гонителей печати.

— Так, по крайней мере, давайте попотчуем Тома Поттса охотой; подлец и без того браконьерствует в наших угодьях. Надо написать Спирсу, сэр, пусть приглядывает за Бэттерсом и этим мерзавцем, его сообщником, держится с ними полюбезнее и прочее, а как выдастся удобный случай, схватит их за руку.

Пока заговорщики решали, как им — подкупом или силой — подавить независимость славного органа британского общественного мнения, мисс Этель Ньюком молчала; но когда ее папенька разрешил вопрос, торжественно объявив, что, пожалуй, действительно снесется со Спирсом, девушка обернулась к матери и спросила:

— А это правда, маменька, что в Ньюкоме живет бедная старенькая родственница нашего дедушки?

— Почем мне знать, душенька! — отвечает леди Анна. — У мистера Ньюкома, наверно, была куча бедных родственников.

— По-моему, кое-кто из вашей родни, леди Анна, тоже оказывает мне честь просьбами о помощи, — говорит сэр Брайен, узревший в словах супруги выпад против своей семьи, тогда как в действительности то была лишь констатация факта из естественной истории. — А эта особа вовсе не родственница моему отцу! Она, помнится, состояла в свойстве с его первой женой, служила у них в доме, и за это получает весьма щедрое вспомоществование от полковника.

— …который и поехал к ней потому, что он хороший, добрый, милый и честный! — вскричала мисс Этель. — Непременно навещу ее, когда попаду в Ньюком! Конечно, если папенька позволит, — добавила она, заметив неодобрительный взгляд, брошенный на нее отцом.