Слова старого Макгиллана о том, что Сюзанна была ее настоящей матерью, казались кошмаром, и потому Хелен снова, как в детстве, старалась забыть о них, однако снова и снова звучали они в мозгу, разрывая ей сердце.

…Она много страдала, не корите ее строго…

…Дитя мое… Сюзанна родила вас от меня…

…Дитя мое бедное! Знаю, вам трудно поверить…

…Добрая женщина! Она сделала все, чтобы ты ничего не знала о своем внебрачном происхождении…

…Несла свой крест. Даже я ничего не знал все эти годы…

…Только два года назад, зная, что умирает, она открылась мне…

Бред! Черный, страшный бред.

Вот фотографии Сюзанны тех лет. Она изменилась. Жестче линия рта, улыбается уже зло, насмешливо, а глаза и вовсе серьезные. Сильно накрашена, глубокий вырез блузки, худощавая, держит сигарету на отлет. В волосах роза. Дама с камелиями. И размашистая подпись через все фото: «Моему брату и единственному другу на свете — от неудавшейся Сары Бернар».

Она приезжала в гости редко и на Хелен внимания почти не обращала. Всегда находила общий язык с мальчишками, позднее защищала от них Хелен, но в этом не было ни капли… раскаяния? Попытки загладить свою вину?

Любила ли ее тетка? Да, пожалуй… любила. Только на свой лад. Она приехала на второй день после катастрофы, то есть так быстро, как только смогла. Тех дней Хелен не помнила, вероятно, из-за шока, но Сюзанна была рядом, это несомненно. И обещание, данное отцу, она выполнила, вырастив Хелен. Вот только… было ли это обещание на самом деле? Неужели подобная история могла произойти в наше время?

Мама не забывалась никогда. Теплые руки, запах горячих булочек и стирального порошка, нежный голос, ладонь на лбу во время болезни…

Папа — друг и защитник, опора и поверенный всех ее детских секретов.

Сюзанна?

Она не могла быть ее матерью! Даже если предположить в бреду, что подобное могло случиться. Ведь потом они прожили с Хелен под одной крышей больше десяти лет, то есть дольше, чем Хелен прожила с родителями. И за все это время она не открылась, ничем не проявила своих материнских чувств? На дворе двадцатый веек, смешно говорить о «тайне внебрачного происхождения». Сейчас это вообще стало едва ли не нормой, пережили бы это и двадцать лет назад. Можно было уехать из Эшендена, да мало ли что еще!

Была ли Сюзанна настолько бессердечной, чтобы так и не испытать материнских чувств к брошенной ею дочери? Но ведь она воспитывала ее. И все ребятишки в школе Сюзанну любили, а дети просто так любить не станут.

Могла ли Сюзанна бросить ее, опасаясь за свою репутацию? Да она сроду за нее не опасалась.

Роди она ребенка, уж скорее, назло всем старым перечницам Эшендена, рассказывала бы на каждом углу, что у нее был роман с самим Макгилланом! И не взяла бы при этом от него ни пенса, потому что горда была, как сам Люцифер.

Нет, что-то здесь не сходится. Но не у кого спросить, поздно, потому что нет больше на свете хулиганки Сюзанны, нет и мамы с папой, никого нет у Хелен Стоун, никого и ничего, кроме старого дома, нового велотренажера, горячих снов да горьких воспоминаний.

Хелен вытирала кулаком злые слезы, катящиеся по щекам. Насмешливая, сердитая Сюзанна смотрела на нее со старой фотографии, словно злорадствуя — вот тебе загадочка, тихоня, решай, как хочешь.

Хелен размахнулась и швырнула карточку на пол, заставляя себя злиться на Сюзанну. Не была она ей никакой матерью! Мать не будет продавать свою дочь, а Сюзанна именно это и проделала на том проклятом вечере, когда все наряжала Хелен да по плечам ей волосы распускала!

Что ж, внезапно возразил проснувшийся внутренний голос, а ведь ты оказалась ничуть не лучше. Сюзанна, как ни крути, пристроила тебя на хорошую денежную работу, да и до этого — вырастила тебя, дала образование. А ты, уехав в Лондон, даже ни разу не написала ей, не прислала весточку. О смерти ее — и то узнала от миссис Клоттер, два года спустя. Чем же ты лучше, Хелен Стоун?

В одном Сюзанне не отказать: никогда в жизни она не хотела казаться лучше, чем была на самом деле. Вот хуже — возможно, эпатаж она обожала. Но строить из себя праведницу — нет, это не про Сюзанну. И умерла она в этом доме одна, всеми брошенная, но наверняка не сломленная.

Хелен тряхнула головой, с шумом шмыгнула носом, размазала по грязным щекам остатки слез и с удвоенной энергией принялась за уборку. Комнату родителей следовало освободить от хлама.

В пять часов — священное для англичан время — Хелен сделала перерыв и даже позволила себе огромный бутерброд с ветчиной и стакан молока. Пока отдыхала, смотрела в окно кухни и тихо гордилась собой.

Спина гудит и дрожат пальцы, но на заднем дворе высится пирамида из пластиковых мешков с мусором, на веревках по всему двору проветриваются одеяла и ковры, гудит в ванной стиральная машина, забитая постельным бельем, а комната родителей сверкает чистотой. Завтра Хелен повесит туда белые занавески, застелет кровать хрустящими простынями и бросит на отмытый до блеска пол старую медвежью шкуру. До конца недели разложит по альбомам старые фотографии. На сегодня осталась еще комната Сюзанны, это надо сделать, потому что с первого этажа мусора будет немного, а контейнер для мусора она уже заказала на завтрашнее утро, так что освободить логово тетки надо обязательно. Вымыть можно и завтра.