— Пошли!

— Я тебя и твои колебания понимаю, Бритюков, — сказал Василий. Григория не любят здесь, всем насолил: и тебе, и мне, и Голикову, и Мыльникову, и Ласточкину. Сгинет — никто плакать не станет…

Бритюков вплотную подошел к Василию и пытливо взглянул ему в глаза.

— Мыльников и Голиков сегодня были у меня. Интересовались, выживет ли, — тихо проговорил он, отводя глаза в сторону. — Правда, прямо этого не говорили. Интересовались, как здоровье, но ясно было, что хотелось им слышать: подохнет… Обнадеживать их не стал, положение его действительно плохое… Ну, пойдем!..

На этот раз Наталья Алексеевна была с Бритюковым ласковее — протянула руку и попросила не помнить обиды и помочь ее горю.

Он обещал. Но когда увидел Шелихова, его трепетавшие при каждом вздохе ноздри, неровно подымавшуюся бессильную грудь, свежо переживаемая обида опять буйно бросилась в голову.

Овладевши собою, Бритюков тихим, соболезнующим голосом сказал неутешной женщине, что общее положение больного не улучшилось, а сердце заметно ослабело.

— Выдержит ли?

— Будем надеяться…

Василий с Бритюковым подружились и виделись теперь по нескольку раз в день. К ним потянулись и компаньоны — ненавистники Шелихова: раза два новые друзья всей тесной компанией выпивали. Независимо от того, выживет или не выживет брат, Василий подстрекал Мыльникова поскорее осуществить затеянную им новую вылазку против Шелихова и одобрял изменнические действия Голикова. Гадали о судьбе еще не открывшегося наследства, о возможных комбинациях раздела имущества. Открыто, хотя полушутя и легкими намеками, подходили вплотную к вопросу, не нужно ли, в случае чего, «помочь» Шелихову.

А в это время положение Григория Ивановича неожиданно резко изменилось: жар спал, но появилась невиданная слабость: малейшее движение, небольшой поворот головы или в полный голос сказанное слово — и ручьями льется пот. А потом больной надолго засыпает.

— Выздоравливает… — сказал Бритюков, когда заговорщики собрались вместе.

Наступила зловещая тишина, которую прервал сиплым, каким-то приглушенным голосом Бритюков, будто горло ему стиснула судорога:

— Я распустил по городу слух, что Шелихову стало хуже, что сердце с часу на час слабеет и надежды на то, что выкарабкается, стало еще меньше…

Когда Бритюков замолчал, взволнованно заговорил Василий:

— Если теперь же, сегодня, не помочь, завтра будет поздно. Слышал я в канцелярии генерал-губернатора, что должен вот-вот возвратиться городской врач, за которым третьего дня Натальей послан нарочный. Не прозевать бы, Бритюков! Это твое, брат, дело…

Заговорили и остальные. Говорили о том, как и когда каждому из них насолил Шелихов. В Бритюкове снова заклокотала жажда мести…

Вечером прибежала от Шелиховых к Бритюкову Катя: больному стало хуже. Рассказала, что отец бредит, дрожит, кричит, что боится, и слабеет на глазах.

Бритюков поспешил к постели Шелихова.

«Хорошо…» — определил он про себя, откидывая с ног одеяло: заметная синева ступней и пальцев, судорожное то тут, то там подергивание мышц, особенно икр, и бросающаяся в глаза худоба осунувшегося лица с темными подглазниками сказали все. Больной был без сознания, пульс еле прощупывался, биения сердца не было слышно, дыхание явно становилось реже и реже.

Бритюков поднял голову, но не в силах был видеть полные слез глаза Натальи Алексеевны; бросил уже на ходу:

— Молитесь!.. — И вышел.

Через два дня состоялись пышные похороны. В траурной процессии, с архиепископом и генерал-губернатором во главе, обращал на себя внимание целый отряд учившихся за счет покойного маленьких алеутов, оглашавших громкими рыданиями весь путь до самого Знаменского монастыря.

А на следующий день Василий занялся приведением в ясность всех дел покойного брата. Безвольная и ко всему безразличная Наталья Алексеевна доверила ему ключи от железного сундука с деловыми бумагами и обширной перепиской Григория Ивановича, и Василий с головой погрузился в недавно еще недоступные ему письма.

В первый же день этой работы ярко встала перед ним картина его падения. Склонившись над побуревшим от времени листком бумаги, он читал и перечитывал ненавистный «Контракт о найме на службу Василия Ивановича Шелихова», написанный под диктовку неумолимого и бессердечного Григория… «На один год без определенной должности… Делать все, что будет приказано…»

Среди бумаг Василий нашел два чистых листа плотной синеватой бумаги с выведенными старательно знаками характерной подписи покойного — «Григорий Шелихов». Один из листков Василий уложил на место, а другой отложил себе, подумав: «Может, пригодится?..»