– Рутэнн, – говорит он, – сколько раз я тебе повторял. Она затягивает ремень плаща потуже.

– Haliksa'i, ты не можешь мне ничего запретить.

– Здесь нельзя вести коммерческую деятельность, – говорит полицейский.

– А никто ничем и не торгует.

Он приподнимает солнцезащитные очки.

– Что у тебя под плащом?

Она поворачивается ко мне.

– Это сексуальные домогательства, вам не кажется?

Только тогда офицер меня и замечает.

– Вы кто? Покупательница?

– Нет. Я только что сюда переехала.

– Сюда?

– Кажется, да, – поясняю я. – Я как раз искала ключи.

Полицейский в задумчивости потирает переносицу.

– Рут, купи себе прилавок на индейском блошином рынке, ладно? Не заставляй меня сюда возвращаться.

Он садится в машину и отправляется осматривать окрестности дальше.

Старуха, тяжело вздохнув, ковыляет к двери, в которую я безуспешно ломилась.

– Попридержи коней, – говорит она. – Сейчас достанем твой ключ.

– Вы здесь живете?!

Не удостоив меня ответом, она открывает замок и заходит внутрь. Даже на таком расстоянии дом отчетливо пахнет жженым сахаром.

– Ну? – нетерпеливо окликает она меня. – Заходи же.

Я забираю Софи и Грету из машины. Приказав собаке ждать на крыльце, мы заходим в дом. Рутэнн снимает плащ и бросает его на диван-кровать – куклы выглядывают из складок, как суслики из нор. Куда ни кинь взгляд, везде громоздится какой-нибудь ящик с хламом или жестяная банка с бусинами и перьями. Клеевые пистолеты разбросаны по полу, как орудия убийства.

– Где-то здесь, – бормочет она, копошась в выдвижном ящике, забитом веточками и карандашами.

За спиной у меня Софи украдкой вытаскивает куклу из складок плаща.

– Смотри, мама, – шепчет она.

В одной руке эта Барби держит миниатюрное ведерко с шоколадным мороженым, в другой – видеокассету с фильмом «Неспящие в Сиэтле». На ней спортивные штаны и пушистые тапочки, а на бедре висит кобура с пистолетом. На шее табличка: «У Барби ПМС».

Я невольно смеюсь и тянусь к плащу за другой игрушкой. Это Барби из реалити-шоу. Облаченная в спортивный купальник и свадебную фату, она держит карту Амазонии. Во рту виден недоеденный овечий глаз, из заднего кармана выглядывает пачка долларов, а за резинку носка заткнут контракт с фирмой «Найк».

– Очень смешные, – говорю я.

– Я их называю «Барби с черного рынка». Куклы для девочек, которые еще не наигрались. – Старуха подходит и протягивает мне руку. – Меня зовут Рутэнн Масавистива, я владелица и председатель правления «Второго дыхания» – фирмы, специализирующейся в реинкарнации неодушевленных предметов.

– Как это?

– Ищу владельцев для тех вещей, которые больше не нужны своим хозяевам. Я – большой ходячий индейский ломбард. – Она пожимает плечами, – Ваш старый тостер запросто может оказаться чьим-нибудь почтовым ящиком, надо только приложить немного усилий. А старый ковбойский сапог может обрести вторую жизнь в виде горшка для герани.

– А что насчет кукол?

– Опять же перерождение, – не без гордости заявляет она. – Я сама их делаю, каждую деталь. Даже бутылочку с прозаком для «Барби в кризисе среднего возраста». Раньше я хотела вырезать кукол кацина, но это позволено только мужчинам-хопи. Женщины должны делать кукол только своими матками, так сказать… Опять-таки, не люблю, когда указывают, что мне нельзя делать.

Я, потеряв нить разговора, мотаю головой.

– Кацина?

– Это духи нашего народа. Их сотни: мужчины, женщины, растения, животные, насекомые, кто угодно. Раньше они являлись к нам лично, а теперь – только в виде облаков или ростков. К ним обращаются, чтобы вызвать дождь и снег для урожая. Чтобы получить их благословение. Кукол кацина вырезают из тополя и дают детям во время ритуальных плясок, чтобы они учились религии. Сейчас ими живо интересуются коллекционеры. – Рутэнн берет одну из своих Барби. – Не знаю, насколько приживутся мои куклы, но я стараюсь изо всех сил. – Она снимает с полки Келли, младшую сестренку Барби, и вручает ее Софи. – Нравится, да?

Софи тут же шлепается на пол и начинает срывать с Келли эластичные покровы.

– У меня есть одна Келли дома.

– А где твой дом?

– По соседству, – перебиваю я. Я еще не готова посвятить эту женщину в свои секреты. И не уверена, что когда-либо буду готова.

Рутэнн присаживается на корточки возле Софи и притворяется, будто вытаскивает из волос длинный красный шнурок. Видя это, я вспоминаю отца, частенько показывавшего фокусы в доме престарелых. В горле встает комок.

– Только погляди!

На конце шнурка болтается ключ. Рутэнн прикладывает ладони к личику Софи.

– Приходи играть с моими куклами когда захочешь, Сива. – Она медленно поднимается и вкладывает ключ мне в руку. – Не потеряйте, – предупреждает она.

Я киваю, пытаясь подсчитать, сколько скрытых смыслов таится в этом предупреждении.

Для того чтобы обман совершился, нужно два человека: тот, кто солжет, и тот, кто поверит. Сначала отец солгал, будто моя мать погибла в автокатастрофе. Но почему я никогда, даже повзрослев, не просила проводить меня на ее могилу? Почему меня не удивляло, что к нам никогда не наведываются бабушки и дедушки, дяди и двоюродные братья и сестры? Почему не искала мамины украшения, одежду, выпускной альбом?