Судя по всему, тетушка не горела желанием приютить племянницу, и Холли это несколько покоробило. Впрочем, через мгновение включился голос разума с резонным объяснением: третья выпускница в доме ни к чему, у семьи Мари Клер есть своя жизнь, а Холли для них чужая. И вообще, лучше остаться в Сан-Франциско.

— Но если ты решишь переехать в Сиэтл, мы будем очень рады поближе познакомиться с дочерью Дэнни… — Глаза Мари Клер затуманились, она ласково погладила Холли по руке. — Я все эти годы скучала по нему.

— Давайте это попозже обсудим, — предложила Барбара. — Пусть девочка все обдумает…

— Барбара, можно, я останусь с тобой? — горячо воскликнула Холли и покраснела, услышав панику в собственном голосе.

— Родная, я только за! Без Тины дом такой пустой… — грустно заметила Барбара и заключила Холли в объятия.

— Вот и славно! — сказала Мари Клер и обратилась к Барбаре: — Я бы хотела поехать с вами обеими… домой, чтобы помочь с… приготовлениями.

«К похоронам, — сообразила Холли, вновь почувствовав дурноту. — Боже мой, родители умерли, я сирота, ни братьев, ни сестер…»

— Холли? — окликнула ее Мари Клер.

Холли помотала головой.

— Я устала… — Она прикоснулась ко лбу и вздохнула.

Откуда ни возьмись появилась медсестра.

— На сегодня посещений достаточно, пациентке нужен отдых.

— Может, пойдем выпьем кофе? — спросила Барбара у Мари Клер.

Они одновременно улыбнулись Холли, подхватили сумочки и вышли.

«Странная пара: хиппи из Сан-Франциско и светская львица из Сиэтла», — подумала Холли.

— Ты вся на нервах, милочка! — встревоженно сказала медсестра. — Я попрошу доктора выписать тебе снотворное.

— Не надо, — прошептала Холли, вспоминая свой кошмар, и вновь уплыла к реке, к отцу, к той жизни, которой уже никогда не будет.

Вашингтонский университет, Сиэтл

Среди истекающих потом полуголых посетителей индейской парной сидел Жеро, пытаясь обрести спокойствие, которого так и не достиг накануне. Отец не явился на ритуалы ночи Ламмас, едва ли не самую важную церемонию колдовского года, и пришлось все делать вдвоем с Илаем — а значит, впустую. Во-первых, они друг друга не выносят. Во-вторых, обязанность младшего брата — подстраховывать старшего во время ритуала, и Жеро пришлось в бессильной ярости наблюдать, как Илай превращает все в комедию, а в заключение еще и добавляет притворно суровым голосом: «Иди с миром. Черная месса завершена. Ха-ха!»

— Устал после вчерашнего? — спросила Кари.

Жеро не ответил: в парной разговаривать не принято, и Кари это прекрасно знала. Накануне она рассердилась за то, что он ушел, не взяв ее с собой, а теперь, очевидно, рассчитывала, что Жеро чувствует себя виноватым и расскажет какие-нибудь подробности. Вот только он не чувствовал ни капли вины.

— Расскажи мне, дорогой. Я как раз пишу статью о фольклоре, связанном со сбором урожая, — не сдавалась Кари.

Она выгнула спину, повела шеей, помахала руками, сгоняя жаркие клубы пара к груди: считалось, что пар очищает и снаружи, и изнутри. Жеро ненавидел попытки Кари привлечь внимание к своему телу и злился оттого, что они были не вполне безуспешны. Девушки вроде Кари хорошо знают, что мужчины — рабы своих желаний.

— Эй, потише, — запротестовал Кьялиш.

Кари, похоже, забыла о том, что она здесь — гостья, а хозяева в парной — Кьялиш, Эдди и Жеро… Впрочем, само помещение принадлежал Вашингтонскому университету.

— Извини! — Кари утомленно прикоснулась ко лбу. — Что-то мне сегодня слишком жарко, не могу сосредоточиться.

— Ты мешаешь, — настаивал Кьялиш.

— Ну ладно, тогда я пойду.

Она взглянула на Жеро, надеясь, что тот уйдет вместе с ней. Он покачал головой и пожал плечами, как бы говоря, что сейчас он не в настроении, но, может быть, потом… Кари успокоилась.

«Вечно у меня проблемы с отношениями», — размышлял Жеро.

Отец говорил, что ушедшая из семьи мать была женщиной слабой, пассивной и очень неуверенной в себе. Жеро, однако, сознавал, что для такого решительного поступка требуется сильная воля, и часто раздумывал о матери, не доверяя отцовской версии случившегося.

«Когда-нибудь я накоплю достаточно магической силы и сотворю заклинание, найду маму, узнаю, как у нее дела, спрошу, не жалеет ли он что оставила меня…»

Кари встала, пригнувшись под низким округлым потолком парной, прикоснулась к колену Жеро, шепотом попрощалась и вылезла наружу, тщательно застегнув за собой «липучки» клапана, закрывавшего вход.

Жеро вновь сосредоточился на горящих поленьях. Из-под полузакрытых век он смотрел в огонь, убаюкивая эмоции, расслабляя тело, замедляя дыхание. Он представлял, как жар и дым проникают в плоть и согревают ее, как запахи трав смешиваются с его сущностью, и часть его заново рождается здесь и сейчас. Жеро впитывал этот образ, как глотки воды, и избавлялся от мыслей о пропущенном ритуале, об отце и брате, о коллеже, о Кари, о том, как сложится его жизнь… Он отбросил все заботы, ставшие далекими и ненужными, и освободил разум от помех.