Тотчас же два пеших отряда, числом превосходящие неприятеля, спустились с укреплений, чтобы встретиться лицом к лицу с турками. Более крупный отряд был выслан из злидольского укрепления.

— Кто командует? — спрашивали повстанцы, вглядываясь в командира.

— Да Огнянов же, не видите разве? — отозвалось несколько голосов.

— Граф, конечно, Граф, готов побожиться, что он, — сказал Рачко. — Пусть хоть что хочет на себя напялит, все равно я его узнаю… На Карнарском постоялом дворе, хотите верьте, хотите нет…

Но никто не слушал Рачко.

Завидев болгарские отряды, турки на минуту остановились, затем повернули вспять.

— Жарко им стало, сукиным детям! — радостно заметил кто-то.

— И сегодня боя не будет.

— Бяла-Черква, сдается мне, наделала им хлопот.

И под веселый гул разговоров работа на укреплениях снова закипела.

Настал полдень. Солнце было в зените.

На укреплении Огнянова повстанцы поели всухомятку и теперь торопливо запихивали в сумки и торбочки остатки хлеба и другой снеди. Их измученные, пыльные, с неделю уже немытые лица выражали беспокойство. После первого успеха они немного прояснились, но лишь на короткий срок; снова их искажала душевная тревога. Повстанцы знали, что если не сегодня, то завтра обязательно все должно решиться. Предчувствуя, что буря надвигается быстро, они то и дело бросали беспокойные взгляды на восток, где по широким склонам чернели рассыпанные там и сям дальние дозоры.

Солнце пекло нещадно. Справа от батареи, доставленной сюда и установленной еще накануне, Огнянов, только что вернувшийся со злидольского укрепления, обливаясь потом, усердно работал вместе с несколькими повстанцами, — они торопились закончить рытье нового окопа. Как мы уже говорили, военный совет прислал сюда накануне подкрепление — десять человек, и ранее вырытых окопов было недостаточно.

— Учитель! — окликнул Огнянова крестьянин лет пятидесяти, родом из Веригова.

Огнянов обернулся.

— Что, дядя Марин?

Крестьянин подал ему листок бумаги, сложенный вчетверо.

— Тебе письмо, — сказал он.

— Кто принес? — спросил Бойчо, прежде чем развернуть листок.

— Иван Боримечка. Он тебя вечером здесь искал, но не нашел и отдал мне это письмо, велел передать тебе, когда ты вернешься.

— Не сказал, от кого?

— От учительницы.

Что-то кольнуло Огнянова в сердце, точно змея укусила. Судорожно скомкав бумагу, он хотел было бросить ее, не читая, но подумал, что это могут заметить, и сунул письмо в карман. И еще быстрее и лихорадочнее заработал лопатой, чтобы заглушить душевную боль и успокоиться.

«Только этого не хватало, — думал он. — Зачем она мне пишет, чего от меня хочет? Скорей бы в бой, навстречу смерти… и все будет кончено».

В эту минуту среди повстанцев поднялся переполох. Все столпились на насыпях перед окопами, устремив глаза на восток.

Огнянов поднял голову и тоже стал всматриваться в обнаженные холмы. Оттуда дальние дозоры подавали сигналы тревоги. В тот же миг раздался ружейный залп — знак того, что замечены крупные силы неприятеля.

Вскоре дозоры начали спешно отступать, крича на бегу:

— Турки!.. Турки идут!.. Видимо-невидимо!.. Произошло замешательство. Защитники укрепления, бледные, растерянные, метались из стороны в сторону.

— По местам! Приказываю! — заревел Огнянов, выхватив свое ружье из общей груды оружия.

Повстанцы очнулись от его крика и заняли места в окопах.

В критические минуты присутствие духа и отвага одного человека магически действуют на массу и подчиняют ее. Тогда командиром становится тот, кто хочет командовать.

С аванпоста прибежало несколько человек. Они задыхались. Огнянов подошел к ним.

— Что вы видели? — спросил он.

— Турки! Идут сюда… Целая орда… не меньше тысячи… Дорога вся почернела от башибузуков…

Огнянов сделал им знак замолчать.

— Стой! — крикнул он в сторону окопов, увидев, что многие, не выдержав, стали вылезать наружу.

— Турок-то тьма-тьмущая, — говорили некоторые, глядя с насыпи вдаль.

— По местам! Все к оружию! — властно скомандовал Бойчо.

Люди снова полезли в окопы.

— Уже видать их!

И в самом деле, вдали, на большой дороге, там, где она огибала пологий холм, показалась голова густой колонны; с каждой минутой колонна все больше и больше вытягивалась, все ползла и ползла вперед, как бесконечно длинная гусеница… То была орда Тосун-бея. Чем ближе она подходила, тем ясней было видно, как она многолюдна… Турки шли по четыре в ряд; три больших знамени и десятка два маленьких флажков — белых, красных, зеленых и других цветов — развевались над колонной. Растянувшись чуть не на два километра, она заполнила собой всю дорогу от Кулы до Бяла-воды.