Вскоре Пизон отправился на Родос. Как бы он ни кичился своим нежеланием подчиняться Германику, но без предварительного посещения наместника его будущее губернаторство не имело бы законной силы. И Пизон не решился нарушить субординацию, тем более что губернатором Сирии он стать все-таки очень хотел, надеясь поправить там свои финансовые дела. Он уже промотал одно состояние, награбленное им много, лет назад, во время губернаторства в Испании (Август даже вынужден был отозвать Пизона оттуда, удовлетворяя многочисленные жалобы местных властей на его жестокость и непомерную алчность). И теперь так же намеревался грабить Сирию.

Произошел один случай, весьма показательный для определения личностей обоих — Германика и Пизона. Когда корабль Пизона уже подходил к Родосу, внезапно разразилась сильная буря. С высокого мыса Германик и его приближенные наблюдали, как корабль Пизона (ясно был виден его вымпел), потеряв управление, несется на скалы. Было очевидно, что матросы ничего не смогут противопоставить буре, так как мачта сломалась, парусами стало управлять невозможно, а весла гребцов выглядели просто насмешкой над силой шторма.

Все, кто стоял рядом с Германиком, радовались такому неожиданному решению проблемы. Не иначе, как боги помогают Германику! Еще немного — и корабль, как яйцо об стенку, стукнет о скалу, и Пизон с Планциной вместе со своими черными замыслами отправятся на дно, где им самое место. Неплохой обед выйдет для рыб и омаров!

Но Германик не мог просто так стоять и смотреть, как погибают люди. Пусть даже такие, как Гней Пизон и его жена. Он распорядился немедленно вывести из гавани две триремы — на помощь терпящим бедствие. Его пытались вразумить, но он и слышать ничего не хотел.

Триремы подошли к кораблю Пизона как раз вовремя. Его удалось подцепить на буксир и с невероятным трудом, но все же благополучно оттащить в гавань, под надежную защиту мола.

Первое, что сделал Пизон, встретившись с Германиком, — это налетел на него с руганью, обвиняя в том, что Германик нарочно медлил с помощью, так как надеялся, что Пизон погибнет. Худшего оскорбления, заявил Пизон, он не получал никогда в жизни. И разумеется, этого Германику не простит.

От такой наглости даже уравновешенный Германик мог выйти из себя. Но он сдержался, так как Пизон был значительно старше годами, и Германик ограничился лишь тем, что резко оборвал поток ругани и холодно заявил, что Пизон может считать аудиенцию законченной. Пизон тут же повернулся и ушел. На следующий день бури уже не было, и он отправился в Антиохию.

По прибытии на место новой службы Пизон принялся действовать. Первым делом он занялся армией: став во главе расположенных в Сирии легионов, сместил всех офицеров, которые ему показались слишком требовательными и дисциплинированными, а значит, не годились для осуществления намеченного плана. На освободившиеся должности Пизон назначал своих ставленников — тех, кто выказывал ему личную преданность, а также таких, которые отличались грубостью и распущенным поведением. Вместе с этим он щедро раздавал солдатам подарки, всячески потворствовал им, поощрял вольности, недопустимые в римском войске. Эти меры принесли ожидаемый Пизоном результат: в короткое время армия разложилась настолько, что напоминала скорее не армию, а разнузданную толпу. Солдаты самовольно покидали расположение лагеря, пьянствовали, грабили местное население, устраивали в городах целые побоища. Все они при этом обожали Пизона, позволявшего им вести такую веселую жизнь, и в один голос называли его отцом легионов. Разумеется, беспорядки в войске Пизон намеревался списать на плохое управление со стороны Германика и доложить о том Тиберию.

От мужа не отставала и Планцина. Она, нарушая правила поведения, приличествующие женщине, сама принялась командовать армией, организуя конные учения и занятия маршировкой. При этом она явно пародировала Агриппину, которая была известна своим героическим поступком — принятием на себя командования солдатами возле моста на Рейне. Планцина из кожи вон лезла, насмехаясь над Агриппиной и Германиком, во весь голос рассказывая солдатам разные несусветные сплетни про них. И многие из солдат выражали удовольствие по случаю того, что ими командует такой веселый начальник, как Планцина.

Обо всем, что происходило в Сирии, Германику становилось известно. Он злился, но понимал, что если немедленно ринется восстанавливать там порядок, то сыграет тем самым на руку Пизону, который явно этого добивается. Агриппина тоже не советовала мужу ехать, а предлагала подождать, чтобы посмотреть, до какого абсурда доведет Пизон обстановку в подчиненной ему провинции — и тогда, во-первых, станут более понятны его цели, а во-вторых, Германик получит полное право применить к негодяю самые крутые меры воздействия.

Германик решил заняться другими делами, тем более что появились весьма неотложные. Немедленного вмешательства

требовала Армения, оставшаяся без царя; Нет, царь Вонон не умер, а просто был изгнан соотечественниками. (Кстати, этот Вонон, прихватив с собой казну, сразу же отправился в Сирию, под крыло Пизона и Планцины, благоволения которых добился при помощи щедрых подарков.) При Вононе Армения не могла считаться очень надежной провинцией, так что потеря для Рима была небольшая. Германик выяснил, что народ Армении и даже большинство знати, хотят призвать на царство Зенона — сына понтийскош царя Полемона. Зенон с юных лет жил среди армян, усвоил их обычаи, образ жизни и язык. И, как сообщили Германику, был лоялен к Риму. Не теряя времени, Германик отбыл в Армению и там, в городе Артаксате, с полного одобрения местной аристократии и при большом скоплении народа, возложил на голову Зенона царский венец. Теперь имя Зенона, по названию города, в котором он стал царем, было — Артаксий.