И тревога была понятна. Если задержанный Вушкэ не врет (а похоже, он хитрить не мастер), то дело принимало нехороший оборот. И одинцовские ребята так считают. Они свое слово сдержали, позволили снять показания; кадровик Ковернантов, который у них решает проблемы, тихо сидел в уголочке и в полудреме слушал ответы подследственного. Как только молдавана увели, Ковернантов открыл глаза и попросил: Роман Петрович, будьте ласка, уважьте, заберите протокольчик, неправильный он получился. Мы потом передопросим Вушкэ, сговорились? Чтобы вышло помягше, помягше.

Протокол пришлось не приобщать. Мелькисаров будет недоволен. Поэтому старлей решил сработать тихо, по-двойному; сначала взял от заказчика денег за труд, потом передал ксерокопию показаний, пусть почитает, а под конец – как разговор пойдет, либо сообщит о Ковернантове, либо промолчит. В конце концов, одинцовские сами себе хозяева, могли подшить листы, а потом подменить. С них и спрос.

Мелькисаров дочитал, разложил листочки по столу, размял руками заспанное лицо.

– Протокол, я понимаю, не подшили?

– Не подшили. – Ушлый, догадался.

– Что ж сразу не сказал? Думал, не догоню? Тут, собственно, два варианта. Либо я сейчас же усажу обоих, и Тамару, и Мартинсона, либо они меня сотрут. Чирк – и нету. Ты это понимаешь, лейтенант?

– А может, зайти на них? Торгануться?

– Ты умный человек, Роман Петрович. Не будут они торговаться. Зачем им всю оставшуюся жизнь висеть на волоске? Проще раз – и закрыть неприятную тему. Так что береги, пожалуйста, Кнстянтина. Береги. Это мой единственный шанс. Я попробую забрать его в Москву, в центральный офис. Нам с тобой надо сутки еще продержаться.

– Попробуем, – безнадежно пообещал Роман Петрович. И чтобы как-то сгладить впечатление, передал бандитский фотоаппарат. Дескать, на досуге проглядишь и позабавишься.

– И вот что, лейтенант. Куда-то пропал мой водитель, вместе с машиной. Должен был подъехать в Барвиху, параллельно с нами; но не приехал, и где он, теряюсь в догадках.

– А машина какая?

– «Ауди», «восьмерка», не старая, не новая. Трехлетка.

– Так она ж у подъезда стоит. Странно стоит, неловко. Поперек пешеходки. Кто-то торопливо парковал; как заехал, так и бросил.

Василий и взаправду торопился. Слету перебросил машину через бордюр, пулей влетел в подъезд, сунул все ключи в почтовый ящик, и был таков. На переднем сиденье оставил телефоны и записку: «Простите, Степан Абгарович. Я увольняюсь. Боюсь. Денег за последний месяц не надо. С уважением бывший водитель В. Аксененко».

День завершился. Суета окончилась. Господитыбожемой, сколько он всего успел!

Побывал на перевязке, до костей пропах спиртовым раствором, йодом, мазью против воспалений.

Обзвонил своих скрытных клиентов, дал им сигнал о грозящей опасности. Эужен и Юрик исчезли, маячок перепрыгнул украинскую границу и в районе Чернигова тихо угас, но схема тройного ключа им теперь понятна, остальное – детали, никто пока не может дать гарантий безопасности.

Поднял старые связи, продумал линию защиты. Белодомовский чиновник в новую эпоху не вписался, сидел в полуотставке при Совбезе, но все-таки звонком помог, связал с приемной замминистра; тот поставил дело на контроль и обещал, что завтра Вушкэ перебросят в город.

В промежутке нужно было объясниться с Соломоном, Ульяной и Анной; про Тому-чепчика он никому не сообщал, рассказывал про похитителей, принимал сочувствия как поздравления, обещал повидаться как только, так сразу. На минуту свиделся с Котомцевым, передал заслуженный гонорар; постановка провалилась, но Котомцев в том не виноват. С Ухтомским тоже было бы не худо расплатиться, но костромское дарование на связь не выходило; похоже, испугалось и ушло в недолгий актерский запой. Не беда; пропьет наличность и прорежется.

Вечером, шатаясь от усталости, Мелькисаров прихватил свои альбомы, молдаванский фотоаппарат – и заглянул в квартиру Жанны. Чайку попить, погладить по головке, вместе посмотреть, что там насняли эти уррроды, и попросить, чтоб не сердилась. Финал оказался смазанным и неловким, замысел пошел насмарку, Жанна оскорблена, задета за живое; но можно расписать в подробностях, что было бы, если бы… Жанна не дура, поймет и оценит.

Но квартира – пуста. Записку искать бесполезно, звонить не имеет смысла. В таких случаях записок не пишут, телефон не включают. Ситуация прозрачная насквозь, незачем гадать и напрягаться. Слишком сильным оказалось унижение. Решила наказать. Намекнуть на возможность разрыва. Что ж, имеет право рассердиться и послать сигнал обиды. Как-нибудь потом разрулим, не сейчас.