Димитрис мигом поник, потух.

А старик властно велел:

– Уходите.

И повернулся к ним спиной.

– Но подождите, отец Стелиос! – потерянно воскликнул Димитрис.

Однако тот даже не шевельнулся. А страшный пес Джек вскинул голову и предупреждающе зарычал. Оставалось лишь уйти.

…И пока оба возвращались по влажному прибрежному песку в Хору, никто из них не проронил ни слова. Только на самом пороге дома девушка удержала Димитриса за рукав и жалобно спросила:

– Ну скажи мне. Пожалуйста. Кто такой Стелиос? Шарлатан? Сумасшедший? Преступник? Чем он занимается? И почему он живет один, в заброшенной деревне?

Парень глубоко вздохнул и ответил:

– Может быть, Стелиос действительно сумасшедший. Но только он еще никогда не ошибался.

Печально взглянул ей в глаза и добавил:

– Я теперь буду молиться, чтобы ты никогда не вспомнила своего прошлого.

– Но почему? – вскричала она.

Димитрис же со стариковской мудростью произнес:

– Потому что, когда ты его вспомнишь, я тебе стану не нужен.

И потянулись дни на острове.

Они с Димитрисом вставали и выходили из его дома на горе еще затемно. Спускались вниз, в бухту – пятьсот восемьдесят ступеней, однажды подсчитала она – под посвист ветра, который с каждым днем становился все более злым и холодным. Чтобы она не мерзла, парень отдал ей свой старый свитер. Димитрис вообще был очень добр к ней, и это ее не очень-то радовало.

В нижнем городе юноша шел на свою работу – в прокат машин и мопедов, а она на свою, в таверну на пляже. С утра посетителей было мало, лишь изредка туристы, ночевавшие на яхтах, добредали до заведения. Но заказывали они обычно только кофе. А девушка готовилась к вечернему наплыву – чистила свежую рыбу и осьминогов, ранним утром купленных хозяином на стоянке рыбацких баркасов. Потом принималась мыть посуду. Работа, конечно, ужасная. Единственный плюс – можно выполнять ее автоматически, а самой по ходу дела думать, размышлять, пытаться вспомнить… Вот только ничего нового в голове ее так и не всплывало, кроме тех образов, что явились в первый же день: гигантский пароход с затененными стеклами кают. И еще: необитаемый остров с косо сидящим на нем вертолетом. И ничего больше. Да, наверно, она русская, но кем была в своей стране? Где жила? Чем занималась?.. Посуду не мыла – это точно. Но какая у нее в действительности профессия? Может быть, правду говорил старик Стелиос про автографы, софиты, вспышки? Что она была моделью или актрисой? И про мальчика в яблоневом саду?

Неотвязные и безответные мысли о прошлом точили ее, тревожили, мучили. И эта полная беспомощность иногда просто начинала ее бесить. (Ей уже удалось – не вспомнить, но почувствовать, что в предыдущей, забытой своей жизни она приходила в ярость довольно легко.)

А в долгий, трехчасовой обеденный перерыв девушка обязательно шла в марину – яхтенный порт. Там швартовались прибывшие на остров новые яхты. Она вслушивалась в речь путешественников, пыталась увидеть знакомые лица, уловить родные голоса. Но нет – яхтсмены говорили либо на знакомых, но чужих языках – английском, французском, либо на совсем непонятных. Однажды на пирсе в ее мозгу возникло воспоминание: «Я, как Ассоль, жду шхуны с алыми парусами».

Но кто такая эта Ассоль? И почему она ждала краснопарусный корабль? Кажется, это просто какая-то книга. Романтический – и несбыточный – образ.

Вечером в таверну, где она трудилась, приходил Димитрис. Он о чем-то коротко говорил с хозяином, и после толковища тот вручал ей, с неизменным вздохом, ее ежедневный гонорар – пятнадцать евро. Потом для них двоих накрывали бумажной скатертью стол у воды. Расплачивался за ужин непременно Димитрис, он и слышать не хотел, чтобы заплатила девушка, – и это стало еще одной проблемой.

Пока сидели в таверне, Димитрис рассказывал о себе. Жизнь его оказалась небогатой событиями и приключениями, да и просто коротка. Родители умерли так рано, что их он почти не помнил. Он учился в школе, играл с парнями в футбол и ловил рыбу и кальмаров. Только один раз был на материке – их класс возили на экскурсию в Афины. Юноша очень гордился, что знает английский и благодаря этому получил работу в прокате. Впрочем, словарный запас его был скуден, как и жизненный опыт. Но как она могла его судить! Ведь ей не удавалось и вовсе ничего поведать о себе!

А самой большой проблемой были их ночи – в одной на двоих душной комнате. Когда они поднимались в городок на горе – уже за полночь, старуха обычно спала, высвистывала за загородкой свои рулады. Димитрис всегда пытался этим воспользоваться. Хотя и мальчик совсем, а рассуждал иногда мудро, шутил:

– Банни! Ну почему ты упрямишься? Разве не понимаешь, что мы с тобой просто созданы друг для друга? Тебя смущает, что формально я молод, но ты ведь, получается, куда моложе меня! Совсем ребенок, раз ничего не знаешь – ни о жизни, ни о себе!…А может, – он лукаво смотрел ей в глаза, – ты вообще еще девственница?

И подобные разговоры бесили ее.

«Может быть, дать ему просто для того, чтобы отвязался?» – мелькала иногда мысль.

Но девушка откуда-то – не помнила, но знала: в своей прежней жизни она никому не давала по столь банальной причине.

В один прекрасный день ей все надоело окончательно.

«Мыть посуду хорошо только в собственном доме».

Эта мысль преследовала ее с самого утра.

Девушка, правда, не знала, есть ли он у нее, этот дом, и был ли когда-нибудь, но в любом случае – убирать за чужими ее просто достало. Эти посетители таверны как будто соревнуются: кто нагадит больше. Когда едят рыбу – засаливают тарелку со всех сторон, в руки противно взять. Прилепляют к внутренней стороне посуды жевательные резинки. А один темпераментный старичок, постоянный клиент, и вовсе чудит. Коли обед не по душе – демонстративно плюет в тарелку. Противно ужасно, а что поделаешь? Глаза долу – и отмывай.