Шрифт:
Снабжена балконом, который пребывал в открытом состоянии…
– Ладно, рассказывай ты по-человечески!
– Ну что рассказывать?.. – сменил тон Вася и вздохнул. – Мамаша этого Полуянова позвонила около десяти утра по «02». Она живет не с ним – приехала ему суп варить. Открыла своим ключом – сыночек должен был к тому времени уже на работу уйти. Входит она, значит, – сыночка нет, зато на его диване лежит труп убитого…Точнее женщины…Еще точнее гражданки Климовой-не-помню-как-дальше, 1982 года рождения, временно не работающей…
Без следов одежды и признаков жизни…
Вася вздохнул.
Я понимал природу его цинизма. Даже сыщикам тяжело привыкнуть к виду мертвого человека. Тем более – человека молодого и вчера еще полного сил, надежд и любви. Заглушить неприятное чувство от этого зрелища можно только юморным, конечно.
– А как вы установили, что девушка – это именно Климова, 82-го года рождения и так далее?
– А она в том же доме живет. То есть – жила… Через полчаса после нас на квартиру ее мать примчалась… Девчонка эта дома не ночевала, а тут слух прошел: милиция, убийство…
Я представил себе рядом у тела девушки двух женщин: мать убитой и мать исчезнувшего журналиста… Двух немолодых рыдающих женщин… Да, зрелище так себе… Васе не позавидуешь…
– У нее, этой Климовой, что, с Полуяновым были интимные отношения?
– Да у нее, похоже, со всем кварталом были интимные отношения.
– А в тот вечер половой акт был?
– А зачем еще она была у него голой в постели?.. В шашки играла?..
Хочешь убедиться – звони экспертам на Петровку.
– Как ее убили?
– Зарезали. Кухонным ножом. Перерезали горло. Нож валялся рядом.
– Когда наступила смерть?
– Между двадцатью двумя и двадцатью четырьмя часами предыдущего дня.
– Какие были версии?
– А какие тут версии? Соседка по этажу сказала: примерно в половине восьмого в дверь к Полуянову звонила девушка – не та, что убили. Другая. Такая фифа, как она выразилась. Полуянов открыл ей. При виде посетительницы он был, как она сказала, обескуражен…
– Ишь ты, какая глазастая соседка…
– Да уж. Побольше бы таких свидетелей… Потом она, соседка, слышала звуки ссоры. И женский голос кричал: «Прости меня, Танечка!..»
– Так-таки все-все она слышала?
– Балконы-то открыты… Жарко…
– Ну, а потом?
– А что потом? Коля Ревенко поехал в редакцию к этому Полуянову. Его, естественно, на работе не оказалось…
– Хотя должен был быть?
– Вроде да. Хотя кто их, журналеров, поймет… Но Полуянов в редакции не появился и не звонил. Зато в редакции Коле сказали, что Полуянов в день убийства хвастался: придет-де к нему сегодня вечером некая Таня Садовникова, миллионерша из Парижа… Стали эту Садовникову искать…
– Ну, а потом?
– А потом что? Дело у нас Петровка забрала.
– А у тебя какие версии?
– Да какие там версии! – Вася досадливо махнул рукой. – Дело, по-моему, дохлое. Хорошо, что мы его сбагрили.
– И ты думаешь, что эта Садовникова могла девчонку убить?
– Не знаю. Похоже, что нет… Хотя кто их, баб, поймет? На ножичке-то, говорят, – отпечатки ее пальчиков… А она что, твоя клиентка?
– А как ты объясняешь исчезновение Димы? – ответил я вопросом на вопрос.
– Не знаю… Испугался. Удрал…
– Может, кто-то в квартире побывал? Посторонний? Уже после ухода Татьяны?
– Не знаю. Может быть. Однако пальцевые отпечатки в квартире – только трех человек: этого Полуянова, жертвы и Садовниковой. Следов взлома нет…
– Может, кража?
– Как мамаша говорит, ничего ценного не пропало. На месте – и золотой перстень, и видак, и телефон с автоответчиком… Хотя… Похоже, что в квартире рылись… И вот еще какая странность…
Василий замолчал и сделал последний глоток «Очаковского». Аккуратно поставил бутылку у лавочки.
– Ну? – поторопил я его.
– Полуянов ведь – журналист, да?
– Ну!
– Не «нукай», я тебе не лошадь… А журналисты много ведь пишут, правда? Любят они писать, да? И интервью всякие берут, верно?
– Ну, говори, не томи!
– Так вот, – с торжеством посмотрел на меня Вася. – В квартире у Полуянова мы не нашли ни одной бумажки, исписанной его рукой. Ни одного блокнота. Больше того! В ней не было ни одной компьютерной дискеты. И даже ни одной кассеты к диктофону! Хороший журналист, правда?