Обогатились в итоге разные жучковы. Нежучковым не досталось практически ничего.

Параллельно своим мыслям и беседе Ходасевич внимательно посматривал по сторонам.

Из дома вышла деваха модельной внешности – вероятно, та самая, которую хозяин назвал «лялькой». Она была в мужской рубашке на голое тело и в туфлях на высоких каблуках. Рубашка была ей явно мала. Она увидела, что ее хозяин в беседке не один – бесстыже потянулась, подставляя заспанное личико осеннему солнцу (а ноги и бедра всеобщему обозрению), произвела впечатление и скрылась в недрах дома.

В беседке, где они пребывали с радушным бандюком, вчера явно происходило пиршество. Об этом свидетельствовали пустые бутылки в углу: из-под «Хеннесси», «Мартини», «Перье» и «Эвиан». Бутылок имелось примерно столько, чтобы хорошенько гульнуть вдвоем. На барбекюшной решетке лежали немытые шампуры. На тарелке, забытой на столе, засыхали кинза, укроп и крупно нарезанный болгарский перец.

И еще: на полу, рядом с бутылками, стоял наполовину полный пакет из «Рамстора».

Продолжая беседу с хозяином, Ходасевич, словно в задумчивости, встал и прошелся по беседке. Попутно заглянул в полиэтиленовый пакет. В нем лежали свежие грибы. И принесли их явно не с рынка, а из леса. Об этом свидетельствовали золотые листики вперемешку с грибами, и еловые веточки, и крошки земли. Дары леса явно еще не перебирали.

– А вы что, Роман Георгиевич, – вежливо перебил Жучкова полковник, – по грибки сегодня ходили?

– Я?! – хозяин изумился, словно Ходасевич спросил, любит ли он переодеваться в женское белье.

– Откуда же, если не секрет, грибочки?

– А, это Мишка где-то надыбал.

– Кто такой Мишка?

– Мой лакей. Живет здесь, пока я в Белокаменной вопросы решаю. За домом присматривает.

– О! Значит, он был здесь, в Листвянке, в минувшую среду? И мог что-то видеть или слышать… Могу я с ним поговорить?

– Да не вопрос!

Жучков раззявил пасть и проорал что есть силы:

– Мишка!!! Ко мне!

Через пять секунд на крыльцо псевдо-Горок выскочил лысый мужчинка лет пятидесяти. Его лысина (в отличие от Жучкова) имела естественное происхождение, и весь он был какой-то замухрышистый, типичный бич – бывший интеллигентный человек. На рысях он побежал на зов хозяина.

Когда Мишка предстал перед ним, как лист перед травой, Роман Георгиевич гаркнул:

– Ты, Мишка, где грибочки-то эти взял?! Которыми нас вчера с Лялькой потчевал?!

– Собрал-с, – вытянулся во фрунт пятидесятилетний Мишка.

– Где собрал? В лесу?

Присутствие внушительного, загадочно покуривающего Ходасевича сбивало приживальщика с толку: кто таков и о чем успел нажаловаться хозяину? Слуга шмыгнул носом, забегал глазами, опустил очи долу и наконец молвил:

– Здесь я их нашел, в поселке. Да вы не сомневайтесь: грибы хорошие, боровики, один к одному. И если про меня говорят, что я украл, то имейте в виду, Роман Георгиевич, врут. Ничего я не крал. Нашел просто. Кто-то потерял, а я подобрал.

– Так, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, молвил Жучков, – ни хера я не понял, давай-ка рассказывай все по порядку.

Мишка откашлялся, внутренне собрался и голосом, в коем изначально звучала вина, пояснил следующее.

Он в эту пятницу вечером на станцию, значит, ходил. За продуктами.

– За водкой бегал, байстрюк! – осклабился Жучков.

Да ведь не только ж за водкой, приложил руки к груди Мишка. И за продуктами для вас, Роман Георгиевич, чтобы хлебушек у вас свеженький был да молочко…

– Кто ж это с вечера за свежим хлебом-то ходит! Что ты пиндишь?! Я говорю: за водкой!

Пусть так, возразил лакей, как будет угодно, а только отношения это к делу, то есть к данному пакету, не имеет.

– А что имеет?!

А имеет то, что, возвращаясь из магазина и уже свернув на родимую Чапаева, увидел он у забора валяющийся пакет из «Рамстора», причем полный. Подошел потихоньку и решил осторожненько посмотреть: а вдруг там бомба или еще что-нибудь неприятное. Посмотрел – батюшки! – а там грибки. На первый взгляд вроде съедобные, насколько в темноте видать. Ну, он, Мишка, и решил их с собой взять. На свету дома оказалось, и правда хорошие. Видать, собрал кто-то в лесу, а до дому не донес. Может, перепил по дороге, потому и бросил. А может, тяжело ему нести показалось. А ему, Мишке, все впрок; все полезно, что в пузо полезло. Он вечером в пятницу грибочков отварил, а потом и поджарил. И сам ел, и вас, Георгиевич, потчевал. И вы, если помните, хвалили. А эти сырые, что в беседке остались, он, Мишка, приготовить не успел – да они уж теперь, наверно, слежались, надо будет выбросить…

Жучков по ходу рассказа постепенно наливался яростью, и в этом месте дал эмоциям выход. В несчастного Мишку полетела керамическая пепельница. Тот увернулся, пепельница ударила в перила беседки и разлетелась на осколки.

– Чтоб ты мне еще!.. – проревел Жучков. – По помойкам лазил!.. И меня г…м кормил!..

– Все! – залепетал дворецкий. – Виноват! Не подумал! Больше не буду!..

– Вы мне позволите, Роман Георгиевич, – мягко осведомился Ходасевич, – поговорить с вашим подчиненным лично?