Практически всю жизнь Ильноу прожил в лесу. Он редко общался с себе подобными, почти не имел магического дара, как я уже заметил, и не отличался широким кругозором. Однако его сознание отличалось гораздобольшей гибкостью, чем у подавляющего большинства людей. Потому что думал он на языке, который позволял выразить любую идею и описать любое действие сотнями способов, – языке, на котором простая команда "сходи за водой", сохраняя основной смысл, видоизменялась так, что суфийские притчи казались в сравнении с ней эталоном простоты и ясности. Существенно большей многозначностью из мне известных наречий обладал только язык хилла. А это, сами понимаете, показатель.

Как известно, у эскимосов существует что-то около полусотни слов, переводимых на языки живущих южнее народов как "снег". Так вот: Ильноу без труда мог сказать полторы сотни слов, для него (и для меня) существенно различающиеся своим смысловым наполнением – и все эти слова пришлось бы перевести на торговый-прим третьей линейки как "мысль". При этом наблюдался своеобразный парадокс: хотя словарь торгового-прим был толще во много раз, для любого из общеупотребительных слов в тианском можно было отыскать десятки, а чаще сотни уточнений. То есть малое оказывалось настолько шире и глубже большого, что это большое можно было в малое положить целиком – и при этом в малом осталось бы ещё много свободного места.

Язык. Язык – и созданное этим языком мышление: утончённое, парадоксальное, трудное в постижении. Вот что во всех тианцах вообще и в Ильноу в частности являлось по-настоящему нечеловеческим… хотя всё-таки не столь нечеловеческим, как у родственников Лады.

У тех-то непременными составляющими истинно полныхвысказываний являлись, помимо жестов и ментально-эмоциональных паттернов, динамические визуальные глифы на одежде (и фасон этой самой одежды), контролируемые и когда формализованные, а когда и неформальные изменения "внешних" энергооболочек, даже – в особо жестоких случаях – объекты и процессы окружающего мира. Люди, конечно, тоже знают, что признание в любви может прозвучать совершенно по-разному в грозовую полночь и в послеполуденную летнюю истому, в грязном полуподвале и на вершине холма, поросшего метёлками степных трав. Но хилла-то такие вещи не просто смутно ощущают, а сознательно используют! Отражая в своей речи!

А, что уж там…

Всё во вселенной относительно: если тианцы из-за своего наречия отдалялись от людей и им подобных разумных, то язык хилла уподоблял владеющих им властительным риллу. Частично, конечно, только частично – и тем не менее. …гм. Что-то я совсем уж далеко отклонился. Пора вернуться к сути.

Юноша уже бывал в Кьямди – но, конечно же, не в такой компании. Массивный и рослый, как все люди, кажущийся ещё больше из-за сложно сочленённых, не из простого материала сделанных доспехов, Рин шагал по улицам бесшумно, невозмутимо и быстро. Так же невозмутимо и быстро, как всю предыдущую дорогу. Понятие усталости ему словно вообще не было ведомо. Никак не желающая очнуться Схетта (весившая, между прочим, побольше самого Ильноу) в его руках казалась не тяжелее пушинки. В этом юноша видел одно из проявлений необычных талантов мага: простой смертный попросту не смог бы идти с таким грузом без устали многие часы. А ведь Рин не только задавал темп, даже для бывалого ходока Ильноу напряжённый, – он ещё и караулил, пока проводник готовил еду или спал…

Словно Схетта спала за них обоих.

На втором привале, когда юноша, переборов сомнения, спросил, не проклята ли женщина, Рин лишь бледно улыбнулся.

– Это не проклятие, не болезнь и не что-либо иное в том же роде. Просто её душа, разум и магия сейчас нужнее в ином… месте.

– Так она тоже маг?

– Да. И не из слабых. Полагаю, что в час, когда она проснётся…

Ильноу не дождался окончания фразы, но так и не решился спросить, что случится в тот час.

За всё время их знакомства (не такое уж долгое, но и не совсем короткое) Рин не начертил ни единой магической фигуры, не продекламировал ни одного заклятья, не сделал ни единого жеста, исполненного колдовской власти. Ступающая Мягко со всем своим выводком ушла с их пути, как будто поняла ровное риново: "Позволь нам пройти, красавица". И бивачный костёр юноше приходилось зажигать самому, при помощи огнекамня, а потом подбрасывать в пламя самый обычный сухой валежник, чтобы не погасло.

Однако то самое нечто, благодаря которому Ильноу предчувствовал появление мага, позволяло догадываться на грани уверенности: какая-то неявная магия сопровождает Рина постоянно… и порой сгущается так, что рядом с ним становится тяжело дышать.

Что это за магия – благая или наоборот? На кого или на что она направлена? Откуда пришёл человек, повелевающий ею? К чему он стремится?

Всего этого Ильноу не знал, но спросить робел. После того самого колдовского взгляда в хижине Рин заметно изменил своё отношение к юноше. Словно отдалился, став более строгим и замкнутым. Это очень мало походило на утончённую отстранённость высокородного или резкую властность воина. Тем более не походило это на молитвенную сосредоточенность священника или вдохновенное напряжение поэта, воображение которого захвачено в плен потоком причудливых образов. Рин очень даже пристально следил за всем вокруг… вот только к нему вполне можно было применить его собственные слова: душа, разум и магия этого человека словно по большей части обретались очень и очень далеко от тела…

Меж тем маг, ничего и ни у кого не спрашивая, уверенным шагом старожила донёс Схетту до заведения почтенного Ольфери и вошёл туда. Ильноу поколебался было, но всё же последовал за ним. Что с того, что заведение было самым дорогим из всех, какие были известны юноше, а останавливались там только высокородные да самые богатые из торговцев? За погляд, известно, колец не берут. Хотя войти через главный вход, как Рин… в этом есть намёк на непочтительность.
– …пытаетесь мне соврать? – от порога услышал Ильноу и удивился: обычно маг разговаривал совсем иным тоном. – Сейчас у вас совершенно свободны вторая и пятая комнаты в пристройке, а сверх того занят только один из дорогих номеров второго этажа. Наверху мы и поселимся. Я с подопечной в том номере, что с окнами на восход, а мой проводник – да, вот этот юноша, он со мной, – в соседнем. И не спорьте! Я остановлюсь в вашем трактире всё равно, но чем больше вы будете спорить, Ольфери, тем меньше окажется ваша прибыль.

Хозяин поклонился – привычно, однако с таким видом, словно у него болела спина. И, распрямившись, прищёлкнул пальцами. Рин, однако, отреагировал раньше всех:

– Благодарю, но мы обойдёмся без сопровождения младшего поварёнка. Ильноу, за мной.

– А плата?!

– Сперва я взгляну, за что мне предстоит заплатить.

Юноша повиновался, с трудом поспевая за размашистым шагом мага. Ольфери волей-неволей пришлось проводить гостей самому.

Номер, выбранный Рином, оказался роскошен. По-настоящему. Латы мага среди этой роскоши смотрелись неуместно, дорогой наряд Схетты уже не казался таким уж дорогим, а сам Ильноу, как подумал юноша, даже за прислугу не сошёл бы. К его удивлению, маг не потрудился скрыть разочарование.