Нюансы. Малые, крохотные и совсем уж микроскопические факты, складывающиеся в единую систему. Солла Виэнаф изучала местную разновидность врачебного искусства больше половины жизни, годами – десятилетиями даже! – совершенствовала свои навыки. Техническое оснащение хирургических операций с его ограничениями и профильными характеристиками; обширный словарь терминов, включая номенклатуру медицинских препаратов – причём за каждым термином стоит целый комплекс иных, далеко не всегда знакомых мне понятий; наконец, познания в смежных дисциплинах, необходимые врачевателю для того, чтобы замечать собственные неизбежные ошибки и в идеале – исправлять их ещё на стадии планирования…

По меркам Иридосети тридцатишестилетняя Солла считалась молодым специалистом. Достаточно талантливым, чтобы в перспективе, лет так через десять-пятнадцать, набрав достаточно практического опыта, перейти в высшую лигу. Или не перейти. Остаться всего лишь очень хорошим исполнителем, как девять спецов из каждого десятка "подающих надежды". Но даже то, чего Солла достигла перед своей смертью, представляло собой впечатляющий массив знаний. Сопоставимый с моим собственным… а кое в чём – даже превосходящий.

И во всей множественной Вселенной я не знала силы, способной за сколько-нибудь разумный срок передать этот массив мне… во всяком случае, во всей полноте.

Недаром хлыщ так иронично отнёсся к моей способности сойти за хирурга. На словах он утверждал иное, но в мыслях своих нисколько не сомневался, что мне придётся сидеть на совещаниях вроде нынешнего чушка чушкой. Придётся старательно отмалчиваться, будучи не в силах вставить сколько-нибудь разумный комментарий, и с внутренним трепетом ждать, пока кто-нибудь обнаружит неладное… и заподозрит подмену.

В условиях, на которых я получила плотное тело в континуумах Иридосети, значилось не только знание языка и бытовых мелочей. Навыки врача я тоже постаралась заполучить. Проблема в том, что переход, радикально перестраивая связи личности с реальностью, оставлял в неприкосновенности саму личность. Даже у феномена, который Клаус, один из членов Группы, некогда метко назвал "эхом божественного всеприсутствия" и аналогами которого мы пользуемся для путешествий по отдалённым мирам, есть свои ограничения.

Например, нечувствительная замена языков, при которой начинаешь болтать по-местному, точно на родном. Пока дело касается простейших вещей, всё работает нормально. Существительное "хлеб" – в значении "один из основных продуктов питания, выпекаемый из муки зерновых культур" – есть практически в каждом человеческом языке. И суть глагола "ходить" мало меняется в зависимости от звучания. Но при таком автоматическом переводе наилучшим приближением для термина "адреналин", которое может услышать первобытный охотник с его ограниченным словарём, будет что-то вроде словосочетания "кровь ярости".

А это, согласитесь, уже совсем не одно и то же.

Будь Солла жива и перенесись она в мой мир при помощи "саркофага странников", в её словаре зияли бы колоссальные дыры во всём, что касается магии и проявлений пси. Эти дыры пришлось бы латать словами из сказок, мифов, фантазий и легенд, вынужденно искажая суть переводимых понятий. Сомневаюсь, что итогом стало бы что-то по-настоящему близкое к реальности, коль скоро даже основополагающее понятие "магия" – не менее фундаментальное, чем такие базисы, как "жизнь", "разум" или "время"! – для Соллы было бы окрашено в тона сценического иллюзиона пополам с шарлатанством. В моём случае проблема перевода, оставаясь всё той же проблемой, разворачивалась в обратную сторону. Мой словарный запас (достаточно обширный и разнообразный, замечу без ложной скромности) просто не имел в достатке слов, пригодных для передачи узкоспециальной медицинской терминологии. Особенно в части, передающей технические термины и во всём, что связано с биохимией – от действия лекарств до внутриклеточного метаболизма. Я, как целитель, привыкла воспринимать живой организм именно как организм, то есть некую целостность; в Иридосети о подобном, кажется, давно забыли, сосредоточившись на исправлении отдельных отклонений от состояния здоровья.

Классическая магия, даже если бы я могла применять её в полном объёме, не помогла бы мне обойти эти ограничения. К счастью, в моём распоряжении имелся особый способ изменить ситуацию. Или, говоря точнее, отдельная Тропа, мало чем схожая с путями обычных магов.

Бесконечное наречие.

Инструмент, меняющий не реальность вокруг субъекта, как магия, и не отношения субъекта с миром, как при перемещении по рецепту демиургов, но воздействующий на сам субъект – и через это меняющий как его отношение к реальности, так и саму реальность. Эмо говорил, что Бесконечное наречие не зависит от глубины пси… или, во всяком случае, что оно зависит от неё не так жёстко. Что ж, пора проверить это на практике.

Тройф Зун продолжал искоса поглядывать на вошедшую. В рабочей группе доктора Тусса он был невропатологом… но его первой и основной специальностью была психология.

В группе об этом не знали. И не должны были знать. Неосведомлённость коллег уменьшала девиации в их поведении и тем самым делала работу Тройфа более эффективной. Кроме тайной специальности, у доктора Зуна была ещё одна тайна: набор имплантатов, похожий на тот, который получают функционалы Иридосети. Неполный набор, конечно. Но даже неполный набор расширял диапазон его чувств далеко за пределы естества. Тройфу не требовалось класть пальцы на запястье Соллы, чтобы засечь изменения её пульса, и не требовалось специальной аппаратуры, чтобы обнаружить колебания слабых электрических потенциалов у неё на коже.