– А когда Брагин ездить сюда перестал?

– Да давно же, я говорю. Он всего года три-то и ездил. А потом как отрезало. Будто кошка между ними пробежала…

– А в чем дело было, не знаете? – продолжала гнуть свое девушка.

– Ирка мне ничего не рассказывала, а выспрашивать-выпытывать я не любительница.

– А Вася… Он как к своему дяде относился?

– Плохо, – уверенно кивнула тетя Люба. – Очень плохо. Сначала-то, когда Брагин тут бывал, а Васенька маленький был, он играл с ним, радовался ему. Тот подарки привозил, заграничные, красивые… А потом… Когда родителей-то убили, дядюшка его, Васенька мне сам рассказывал, даже не помог ему ничем, не навестил ни разу… Вася все сам: и учился, и деньги зарабатывал, и посуду мыл, и в магазин ходил… Да ты как клубнику-то рвешь! – вдруг закричала соседка. – Что ты ее как козу доишь! Надо не рвать, а ногтем плодоножку-то надкусывать!..

И больше разговор о Васе, его родителях и семействе Брагиных не заходил…

Утром следующего дня по пути в Москву Леся вышла из электрички на платформе Выхино и заглянула в киоск металлоремонта: надо было приготовить для разговора с Манировой необходимый аксессуар. Или, учитывая, что ехала она на съемочную площадку, скорее реквизит. Реквизит для новой Лесиной игры.

Вчера Кривошеев ей так и не позвонил, и она не решилась его больше беспокоить. Тем более что Ник, вертлявый и скользкий, вряд ли стал бы отвечать, тем паче по телефону, на прямые вопросы о родственных связях Васи и Брагина. Васечка тоже не проявлялся, и она решила потерпеть до вечера. Когда она с ним встретится в семь у Пушкина, призовет его к ответу: и про дядю, и про их семейную историю. И почему он ей ни словом не обмолвился о том, что он – племянник убиенного Брагина.

Учитывая, что сегодня вечером у нее свидание, а днем она отправляется не куда-нибудь, а на съемочную площадку, Леся отнеслась к своему макияжу и гардеробу с особой тщательностью. В черных модельных обновках Вася ее уже видел – в первую их встречу, в воскресенье, поэтому Леся рискнула: надела этническое платье в русском стиле до пят. Наряд дополнили открытые сланцы и фенечки на левом запястье. Платье составило странный, но элегантный контраст с ультракороткими волосами, и сережка в брови оказалась неожиданно к месту. То, как на нее глазели мужики в электричке, уверило Лесю в мысли, что выглядит она если не на пять с плюсом, то, по крайней мере, на твердую четверку.

Пока девушка тряслась в электричке и в метро, она продумывала свой будущий разговор с кинозвездой. Прикидывала, как подойдет к ней, кем представится, какую фразу скажет первой… Интересно, насколько Манирова окажется доступной? Сможет ли Леся беспрепятственно подойти к ней или у актрисы будет охрана?

Леся раньше никогда воочию не видела, как снимается кино. Пока ехала, все гадала, какую сцену можно снимать в автомобильном техцентре. Не иначе драку на фоне ремонтируемых лимузинов. А может, торопливую любовь в автомобиле. Или пытки с помощью гидравлического домкрата…

…Когда она подходила к автосервису – красивому зданию из стекла и бетона, – издалека поняла, что не ошиблась, киношники уже прибыли. Прямо на тротуаре стояли два автобуса с плашками «Мосфильм» за ветровыми стеклами, а у входа сновали чрезвычайно важные, донельзя занятые люди. Леся прошла в стеклянные двери, и никто не спросил, куда она идет, никто не остановил ее.

Девушка беспрепятственно поднялась на второй этаж, где наблюдалась наибольшая концентрация киношников. По полу здесь змеились кабели разной толщины, а в импровизированной курилке на лестнице темпераментно беседовали в клубах дыма трое брутальных мужиков.

– Надо мне «фольксвагеновский» звук записать, – озабоченно говорил один.

– Брось ты, Жора! – кривился второй. – Не будь занудой. Дашь «мерсовский» звук, никто и не заметит.

– А Стеценко «фолькс» даже от «Запорожца» не отличит, – сказал третий, и все рассмеялись.

Тут мужики заметили Лесю и вопросительно уставились на нее.

– Я от Борисоглебского, – выдавила девушка. Когда она увидела околосъемочную суету, почему-то разволновалась.

– А!.. Переводчица!.. – воскликнул тот, что нелицеприятно отзывался о Стеценко (между прочим, Стеценко, по словам Вилена, звали главного режиссера ленты), и набросился на Лесю: – Где вы ходите?! Мы только вас и ждем! Вы, что ли, за простой платить будете? Или Вилен из своего кармана уплатит? (Двое других мужчин заусмехались.) А ну пошли!..

И не успела Леся даже слова вымолвить, как мужик схватил ее за руку и потащил в холл, где царила еще большая суета, чем у входа: светили софиты, пробегали девушки с одеждой на вешалках, а пара человек катила по рельсам здоровенную кинокамеру.

– Андрей Ильич! – заорал мужик молодому человеку в кепочке, который озабоченно смотрел в монитор. – Я переводчицу привел!

– Ну наконец! – откликнулся тот, не отрываясь от экрана. – Дай ей текст, пусть живо начинает работать!

– Пошли! – решительно потащил ее в другую сторону кинодеятель.

– Но я не переводчица! – воскликнула Леся, вырываясь.

– А кто? – нахмурился мужчина.

В отличие от тех вопросов, что она намеревалась задать Манировой, собственную легенду Леся детально не продумала. Ей казалось, что рекомендации от Борисоглебского будет достаточно. Леся замялась.

– Неважно! – остановил ее мужчина. – Французский знаешь?

От неожиданности она слегка оцепенела (все-таки чудные они, киношники, и какие-то чересчур стремительные!) и выдавила:

– Смотря в каком объеме…