К Маркс и Ф Энгельс
Шрифт:
Итак, развитие торговли и промышленности, конкуренцию, концентрацию собственности, государственные долги и ажиотаж, короче говоря, — все развитие современного буржуазного общества г-н Ротшильд мог бы предотвратить, если бы он был лишь немного совестливее. Надо действительно обладать toute la desolante naivete de la poesie allemande{61}, чтобы отважиться напечатать такие детские сказки. Ротшильд превращается здесь в настоящего Аладина.
Не довольствуясь этим, Бек наделяет Ротшильда
«Головокружительно величественной ролью . Умерить все страданья мира».Такую миссию не могли бы выполнить даже в самой небольшой степени все капиталисты мира, вместо взятые. Неужели поэт не замечает, что он становится тем смешнее, чем возвышеннее и сильнее он старается быть, что все его упреки Ротшильду превращаются в самую низкую лесть, что он прославляет могущество Ротшильда так, как этого не мог бы сделать самый угодливый панегирист. Ротшильд должен был себя поздравить, наблюдая, в виде какого гигантского пугала отражается его маленькая личность в мозгу немецкого поэта.
После того как наш поэт облек в стихотворную форму невежественные романтические фантазии немецкого мелкого буржуа о могуществе крупного капиталиста и упования на его добрую волю, после того как в сознании своей головокружительно величественной роли он головокружительно раздул фантазию об этом могуществе, он высказывает моральное возмущение мелкого буржуа по поводу контраста между идеалом и действительностью и при этом в таком пароксизме патетики, который способен вызвать гомерический хохот даже у пенсильванского квакера:
«Пылал мой лоб, я мысли гнал прочь, Не в силах об этом думать всю ночь» (21 декабря) «Вставали волосы дыбом невольно, Я словно хватался за сердце БОГА, Как звонарь за канат на своей колокольне» (стр. 28).Этим он, наверное, окончательно свел в могилу старика. Он полагает, что «духи истории» доверили ему здесь мысли, которых он не должен был бы высказывать ни вслух, ни про себя. И вот, наконец, он приходит к отчаянному решению протанцо-вать канкан в своем собственном гробу:
«Когда-нибудь сладостно мой скелет В истлевшем саване содрогнется, Едва услышит в могиле мой» (скелета) «прах, Что жертвы дымятся на алтарях» (стр. 29).Я начинаю побаиваться мальчика Карла.
Песня о доме Ротшильдов собственно закончена. Теперь следуют, как это обычно принято у современных лириков, рифмованные размышления об этой песне и о роли, которую играет в ней поэт.
«Я знаю, что могучей дланью Избить меня можешь до крови, до боли» (стр. 30),т. е. отсчитать ему пятьдесят ударов. Австриец не может забыть о порке. Перед лицом этой опасности ему придает мужества возвышенное чувство:
«Но без колебанья, по БОЖЬЕЙ воле, Что думал, то пел, по его желанью».Немецкий поэт поет всегда по приказу. Конечно, ответственность несет господин, а не слуга, и поэтому и Ротшильд должен иметь дело с БОГОМ, а не с Беком, его слугой. Вообще для современных лириков стало правилом:
1) хвастаться опасностью, которой они будто бы подвергаются из-за своих безобидных стихов;
2) получать побои и взывать после этого к богу.
Песнь «Дому Ротшильдов» заканчивается выражением высоких чувств по поводу той же песни, о которой автор, клевеща сам на себя, говорит:
«Горда и свободна, тебя покорит И скажет, чему присягает с верой» (стр. 32),т. е. собственному совершенству, как раз проявляющемуся в этих заключительных строках. Мы боимся, однако, как бы Ротшильд не привлек Бека к суду не за его песнь, а за эту ложную присягу.
О, если б вы простерли златую благодать!Поэт призывает богатых оказывать помощь нуждающемуся,
Пока трудом его не сыты Его жена и сын.И все это для того,
Чтоб мог он добрым оставаться, Как человек и гражданин,т. е. summa summarum{62} добрым мещанином{63}. Бек вернулся, таким образом, к своему идеалу.