Однако все это будет не скоро, а пока Михаилу Полозову предстоит совершить очередной беспримерный подвиг, только и всего. А что немцы первыми облетят вокруг света — ничего не поделаешь, Россия не собирается конкурировать с Германией в области межконтинентальных дирижаблей, и такая задача пока под силу только им. Впрочем, тут есть еще один нюанс. Если мы хотим длительных нормальных отношений с Германией и Японией, не надо постоянно подчеркивать, что мы впереди во всем. Пусть и они почувствуют себя равноправными партнерами, а то получается как-то не очень. Что ни научно-техническое достижение, то из России. Пусть хоть рекорды ставят, полезное дело. Как бы это поделикатнее намекнуть японцам, что первое ныряние в Марианскую впадину навечно останется в памяти восхищенного человечества?

Следующим утром я снова принимал пищу не в одиночестве — на завтрак был приглашен Никонов. Я вообще-то вопреки пословице о том, что завтрак надо съесть самому, обед разделить с другом, а ужин отдать врагу, с утра всегда ел мало, часто обходясь чашкой кофе и бутербродом. Ну а сегодня мне были приготовлены макароны. Однако кроме них на столе было и до фига всего прочего, в диапазоне от сосисок из Ярославля до волжской стерляди под хреном.

Никонов не обманул моих ожиданий и не стал с голодным урчанием набрасываться на жратву, хотя до отсутствия аппетита ему явно было даже дальше, чем мне до принятия идеалов либерализма. Он осмотрел стоящее на столе изобилие, вздохнул и выбрал невзрачный капустный салатик. Поначалу я подумал, что это какая-то разновидность бравады, но потом вспомнил, что сегодня пятница, и чуть не подавился макарониной. Вот это я понимаю, настоящая крепость в вере!

— Берите сосиски, они постные, из сои, — предложил я гостю.

Никонов кивнул, пододвинул к себе тарелку и, перекрестившись, приступил к трапезе.

Выглядел он, надо сказать, очень неплохо, и перетянутый ремнем подрясник, с моей точки зрения, шел ему даже больше фирменного синего костюма. Исчезло брюшко, чуть ввалились щеки, так что товарищ выглядел явно помолодевшим. Очень, оказывается, это полезное для здоровья занятие — таскать кирпичи на колокольню и при этом не обжираться деликатесами, а питаться в умеренном количестве простой пищей. Причем, что ценно, помогает и без всякого портала.

Когда с завтраком было покончено, я сообщил своему гостю:

— Скоро вам возвращаться к себе, и не будете ли так добры согласовать с кем требуется создание на Селигере медицинской диагностической лаборатории? Хоть у нас и другие методы, но я давно заметил, что на стыке разных наук часто получаются интересные результаты. Понятно, что там ваше здоровье и так находится под наблюдением, но, учитывая разницу во времени, результаты могут сильно запаздывать.

Петр Сергеевич согласился и, попрощавшись, отправился обратно в монастырь, где он собирался пробыть еще неделю. А потом сходит в свой мир, затем обратно, и изменения в его организме будут зафиксированы квалифицированными специалистами на лучшем оборудовании двадцать первого века. Интересно, каков будет их вердикт?

Ответ на этот вопрос я получил в самом начале нового, шестнадцатого года. Никонов после двойного прохода через портал, сопровождаемого молитвой об улучшении его драгоценного здоровья, неделю пожил на Селигере, где его ежедневно обследовали — наблюдали, так сказать, динамику процесса. Впрочем, положительный результат можно было заметить и простым глазом, так что теперь оставалось ждать реакции самого Петра Сергеевича. Однако он сразу по окончании обследования умотал в Федерацию, но зато с Селигера пришла радиограмма, что доктор Гришанов из диагностической лаборатории выражает настойчивое желание встретиться с руководством Российской империи. Вскоре он уже сидел у меня в кабинете.

Я вообще-то не очень доверяю первому впечатлению о людях, хотя оно довольно часто оказывается правильным. Доктор мне не понравился сразу, но я решил не спешить и кивнул:

— Слушаю вас.

Видно было, что гость волнуется, но, как мне показалось, не из-за самого факта встречи с канцлером, а по какой-то другой причине.

По мере речи моего гостя неприязнь потихоньку возрастала, и наконец я прихлопнул по столу ладонью и прервал поток его красноречия:

— Стоп! — После чего где-то с минуту смотрел ему в переносицу, отчего он малость поубавил апломба, и продолжил: — Хочу надеяться, что произнесенная вами речь является всего лишь следствием прискорбного недопонимания обстановки, потому как в ином случае это может быть только выходящей за рамки допустимого наглостью.

Доктор заерзал. Кажется, он лишь сейчас соотнес слухи и сплетни о Гатчинском коршуне с сидящим напротив него человеком.

— Подданство империи на дороге не валяется и кому попало не дается, — как можно более ледяным тоном сообщил ему я. — Его еще надо заслужить, и даже это не так просто. И уж тем более нелегко заслужить допуск к технологиям, представляющим государственную тайну. Поэтому ваши заявления о том, что вы на это согласны, при желании можно рассматривать как издевательство.

А все-таки, думал я, чего это его так корежит? Да, сейчас-то он малость испугался, но ведь в начале встречи страха не было. Тогда что? И, следуя внезапно возникшему наитию, спросил с преувеличенным равнодушием:

— Ваш диагноз?

Доктор вздрогнул и, запинаясь, сказал несколько слов на латыни. Ничего, беседа пишется, так что найдется кому перевести, а пока я кивнул:

— Понятно. Как ни банально это звучит, но я могу лишь напомнить вам, что ваше будущее в ваших же руках, а выводы делайте сами.