Шрифт:
— Раз так — возвращайтесь.
— Отлично. Пока посматривайте по сторонам повнимательнее. А мы будем и за вами присматривать.
Наши прибыли. Это здорово. Еще и не порожняком — я рассчитывал, что они притащат с собой модули — палатки на каркасах. Но все оказалось проще. Они привезли три древние, чуть ли не времен Отечественной войны, шатровые палатки. Одна здоровенная и пара поменьше. И что совсем хорошо — они не рвутся от тычка пальцем, брезент хоть и выцветший, желтоватый, но еще прочный. И судя по куче всякого добра — детали комплекта, делающие кусок брезента примитивным, но жильем, — все тут. Даже печки вижу.
Возимся достаточно дружно, подгоняемые старшим сапером. Дело простое — кувалдой вбить в мерзлую землю старый палец от танковой гусеницы, забравшись вовнутрь вставить в надлежащие места толстые колья и натянуть палатку. По-моему, в средние века уже такие палатки были. Два шатра раскидываем быстро, барак побольше заставляет повозиться.
Прикидываем, что где размещать. Все постулаты, которым меня учили, встают врастопыр — потому что, как ни крути, а толком из трех палаток ничего не сообразишь. Единственно, что радует, — скоро прибудет подкрепление. А нас, вообще, сменят.
Начинаю радоваться, но вижу кислую физиономию Ильяса. И смекаю, что если сменят — то не для недельного отдыха. Отоспаться нам светит только в случае, если мы окажемся в Петропавловке и начнется ледоход. Хотя и тут не посачкуешь — выход в город сухопутный есть, значит, будем опять в деле.
Решаем — большая палатка для больных, малая — для медпункта, вторая — для личного состава. Потому ее делаем на отдалении от двух других. Печек всего четыре. Дров вообще нет.
Вовка чешет в затылке и вместе с седоватым сапером и парой водолазов испаряется ненадолго. Мы печки все же устанавливаем, составляем трубы, выводя их в специальные дырки с жестяным листом, вставляем в окошки какие-то дурацкие рамочки с полиэтиленом, и удивительно — сразу становится теплее. Даже без печки. Остается еще мебелью разжиться, чтоб был стол и стул хотя бы. Или ящики.
До чего же хорошо, когда рядом с тобой свои. Да еще такие, которых знаешь с лучшей стороны… Санинструкторы, правда, побухтели, что не на это соглашались, но перспектива погреться у печки и вздремнуть не под открытым небом оказалась сильнее, чем даже брань и подзатыльники.
Вовка обернулся достаточно быстро. Не знаю, как уж удалось — но битый вертолетчиками БТР так и стоял бесхозно, и теперь он подогнал машину к медпункту. Мало того, где-то по дороге разжился досками.
С первого же взгляда залезать вовнутрь БТР не хотелось, хотя видно было, что в основном все выгребли. Пока ребята вытаскивали доски, Вовка ползал по бронетранспортеру. Вылез недовольным и плюнул метра на два.
— Откуда таких притырков берут? Ни ума, ни мозгов!
Видно отчетливо, что ему надо высказаться, а то его вспучит.
— Это ты к чему?
— В «Найденыше» водятел тоже тюфяк был. Правда, может, машинка с хранения снята только. Но все равно тюфяк. А этот водятел — дважды тюфяк и осел!
— С чего это ты так решил, а, Володь?
Наш драйвер смотрит на меня с сожалением, потом решает снизойти и поясняет снисходительно:
— У любого нормального водилы должен быть в броне набор для джентльменов — запас воды, приспособа, чтоб харч сварить, если надо. То есть паяльная лампа, например, котел, тренога или что в таком духе. Жратва должна быть. И горючее — для самого водителя. А тут — шаром катай. И ЗИПа нет и инструментов. Броня — это дом на колесах, на всякие случаи жизни должно быть соответствие. Куда этот недоносок пилу дел?
— Чего это тебе пила запонадобилась?
Водила опять смотрит на меня с сожалением, и мне это не нравится — как бы в привычку не вошло.
— Доски пилить. Печки такие, что их коротенькими дровами топить только можно.
— Забудь! Доски пойдут в барак — на пол стелить, иначе больные к утру помереть успеют, — вмешивается сапер.
— А без печек — мы сами помрем!
— Не переживай, уж чего-чего, а дров добудем. Поехали!
БТР исчезает, как и появился, а по его следу с коротким промежутком приперлась пара зомби. Обоих упокоили, но стало тревожно…
— Что могли — сделали. Сейчас печки затопим — совсем хорошо станет.
— Ильяс, надо бы санинструкторов хоть чуть-чуть натаскать с оружием обращаться.
— Знаешь, за пять минут ночью — это не учеба, а комеди клаб в дурдоме.
— Ну, хоть в общих чертах.
— И зачем? Мы охраняем.
— Надо, пока можно пройтись, тяжелобольных собрать. Тех, кто еще жив, но до утра может не дожить.
— Кель бере! [77] Ты что — хочешь, чтоб мы в потемках по цехам шарились? С этими недотепами?
77
Погоди (тат.).
— Ну, там все-таки первая волна чистильщиков прошла. Так что если и будет кто мертвячный — так единицы.
— Ага! Нам и единицы по глаза хватит. Мы уже утоптались за день, нам и одного шурале [78] достаточно.
— Ильяс!
— Нет. Если по-русски не понимаешь — переведу. Но. Найн. Сааа [79] . Юр андерстенд? [80]
— Ну да, вакаремас [81] …
— Вот и сумимасэн [82] , раз так. А санинструкторов… Якши, Андрей в этом толк знает — поучит.
78
Шурале — черт, леший (тат.).
79
Нет. Нет. Нет (фр., нем., яп.).
80
Юр андерстенд — ты понял? (англ.)
81
Я понял (яп.).
82
Букв.: «Мне нет прощения, извините», но японцы употребляют это словечко в сотне случаев — в том числе и как спасибо. Ильяс использует его не совсем к месту.