Она посмотрела на часы. Дарес пробыл с Оливией недолго.

— Кто отсюда выехал?

Резкий тон мужа грубо оторвал ее от размышлений, а когда она заговорила, то почувствовала, что сердце готово выскочить из груди.

— Харитос. Я… я попросила его пообедать со мной.

Ты вернулся раньше, чем я ожидала.

Дарес вошел в комнату, смуглый и высокий, с какойто угрозой в глазах.

— Я говорил тебе, чтобы ты не виделась с ним!

Злость и обвинение стали глубже, и это заставило ее гордо поднять голову.

— Я перестану с ним встречаться, когда ты перестанешь встречаться с той женщиной.

— Женщиной?

— Я видела вас вместе в Родосе. И Харитос вас видел. Так что ты делаешь одно, а я другое. Я собираюсь выехать в город с Харитосом, и тебе придется с этим согласиться.

Она не собиралась делать того, что говорила, но ее желание ответить ударом на удар было сильнее, чем боль внутри нее. Оно было сильнее ее осторожности, и с горящими глазами она сказала:

— Ты высокомерный тиран, но я тебя не боюсь. И я буду делать то, что сочту нужным!

Он шагнул к ней и схватил ее за руки.

— Ты будешь делать то, что говорю тебе я, — процедил он сквозь зубы. — А я говорю тебе только один раз, чтобы ты прекратила свои встречи с этим человеком. Прими этот совет и…

— Совет? — вскрикнула она.

— Приказ. Прими его к сведению, или ты будешь проклинать себя сама.

— Опять угрозы? — Она решительно посмотрела ему в глаза, дрожа от возмущения и, резко дернувшись, вырвала руки. — Мне нет дела до твоих угроз!

— Ты напрашиваешься, Тони, — громко сказал он, грозно глядя на нее, его лицо исказилось от злости. — Надо было давно указать твое место, где тебе надлежит находиться, сразу и навсегда!

— На мое место гречанки! — закричала она, и тут же испуганно смолкла, ожидая его реакции. К ее удивлению, он просто медленно проговорил:

— Я так и знал, что ты понимаешь по-гречески.

К замешательству Тони злость исчезла, но осталась горечь. Он продолжил:

— Так ты понимала все, что я говорил в тот день, в доме деда?

— Если я понимаю по-гречески, то вроде бы должна, — едко согласилась она.

— Я не был уверен, насколько ты знаешь греческий.

Казалось, что он слегка обрадовался, а она почувствовала сильное замешательство.

Правда, сердце ее еще билось, как сумасшедшее, а гнев и ярость еще душили ее, но постепенно она успокаивалась.

— Ты поняла, о чем я говорил с Иванией, — задумчиво произнес он, глядя на нее. — Ты сделала пару ошибок, а я был туп и не смог понять, что ты все понимаешь.

Но…

Он покачал головой и закончил, совершенно ошеломив ее:

— Я очень сожалею обо всем том, что было сказано.

— Это неправда? Пэм настаивает, что ты имел в виду что-то другое?

— Ты рассказала Пэм? — резко спросил он. — Пэм все знает?

— Пэм была в Родосе со мной, когда мы видели тебя с подругой, — проговорила она, пытаясь сдержать слезы.

Это, должно быть, была реакция — злость сменилась слабостью. — Мне пришлось ей все рассказать.

Его злость совершенно прошла, но эта новость произвела какой-то отрезвляющий эффект. "Ясно, он недоволен тем, что Пэм знает, что он нечестен, — подумала Тони. — Но ему совершенно все равно, что думаю я." Эта мысль совершенно добила ее, и, не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась.

— Пэм уверена, что… что у меня есть любовница? — медленно спросил он.

— Так же, как и я! — воскликнула она. — Ты был с ней помолвлен, а теперь понял, что л-л-любишь ее снова.

— Я понял? — Он помолчал, а потом спросил: — О чем ты плачешь, Тони?

Она не нашла, что ответить, но он, не дождавшись ее ответа, снова близко подошел к ней и мягким, почти нежным голосом, спросил:

— Ты, что, ревнуешь меня к Оливии, да?

— Ревную? — все, что смогла она ответить. — Нет, конечно! Почему я должна ревновать?

Мягкая улыбка тронула его губы.

— У тебя нет никаких причин… если только, — добавил он медленно, — если только ты меня любишь.