Он видел, как двуножки разделились. Один прошел по тропе мимо него, довольно близко, другого не было видно из-за кустов и деревьев. Тот двуножка, что отстал, зажег что-то, от чего пошел странный, незнакомый по запаху дым. Стало быть, они знают огонь. Да, эти двуногие недоростки принадлежат к Хранителям Огня.

Он не ведал, как они ухитряются так ловко командовать коварным огнем, но это его и не интересовало. Главное, что они управляют огнем — и это они напустили Великое Пламя на его племя. Из того Великого Пламени он единственный ушел живым — и с вечной болью в сердце. За это он и ненавидит всех Хранителей Огня.

Великое Пламя случилось в последнее теплое время — и с тех пор он непрестанно скитался. В здешних краях он задержался, потому что ощутил близость двуногих недоростков. После того как Великое Пламя пожрало его соплеменников, он решил убивать каждого встречного двуножку. Не затем, чтобы съесть, а за то, что они сотворили. Однако, начав убивать двуногих недомерков, он внезапно обнаружил нечто новое. Это убийство оказалось совсем другим, особенным.

Первого двуногого он порешил совсем недавно — всего лишь несколько солнц назад. Перед смертью жертва ошарашила его силой и плотностью волн ужаса, испускаемых ее мозгом. Эти истеричные трепыхания мысли, эти жуткие вибрации он чувствовал в своем сознании так же отчетливо, как лицом, бывало, ощущал теплый ветерок или языком — жгучую прелесть ледяной ключевой воды. Он с удивлением понял, что двуногие ублюдки умирают совсем не так, как медведи, или олени, или лососи, — то есть не с тупым безразличием безмысленной твари. Их ощущения, их ужас куда более похожи на то, что творится в его собственной голове! Телом — хрупкие слабаки, эти двуногие имели поразительно могучие голоса в голове. Разрывать их на части, предварительно упившись до предела исходящими от них волнами дикого ужаса, — это оказалось сродни наисильнейшим эмоциям, которые он испытал в своей жизни: скажем, сродни ненависти к огню или наслаждению от спаривания.

А когда он зажил непрерывно в относительной близости от двуножек, обнаружилась еще одна поразительная вещь: даже находясь на изрядном расстоянии от них, он время от времени слышал их мысленные голоса — странные, сложные, путаные сигналы, идущие из их голов! Иногда при этом он не видел и не мог видеть двуножек, потому что они были по-настоящему далеко — где-нибудь в долине, к которой еще спускаться и спускаться! До сих пор он убивал живых существ без злобы и без жалости и с единственной целью — наесться. И, только начав утолять чувство мести, он открыл в убийстве нечто новое, непредвиденное: удовольствие от самого процесса.

Не прошло и пяти минут, как Джек выкурил последнюю сигарету, а его уже снова тянуло закурить. Умом он понимал, что нет, нельзя курить… и все-таки опять остановился, вытащил сигареты…

«Ну, буду на вершине пятью минутами позже — велика ли беда?»

Доставая зажигалку, Джек услышал за деревьями внятный шорох. Видать, бурундук, или енот, или другая животная мелочь. Было даже интересно увидеть какого-нибудь зверька — чтобы в понедельник хвастаться в конторе: мол, не просто бродил по горам, но даже имел зрительный контакт с дикими четвероногими.

Звук повторился. Только это уже не шорох, а могучий хруст. На белочку мало похоже. Тут кто-то покрупнее. Сигаретный дым застрял во вдруг переставшей дышать груди. Джек боялся спугнуть роскошный образчик местной фауны типа оленя.

А впрочем, это и медведь может быть!

Джек торопливо выдохнул дым, швырнул сигарету на тропу, загасил носком башмака и резвым шагом двинул дальше. Отмахал футов пятьдесят в тишине — и тут за деревьями опять шумнуло. Теперь что-то вроде хруста валежника и сухих иголок под осторожной ногой. Никого не видя, Джек нутром чувствовал, что кто-то следует за ним — скрытно, за деревьями.

— Митч? Это ты балуешь?

Митча он знал как человека, не склонного дурачиться. Однако чужая душа потемки. Митч бывал при нем и коварен, и недобр. А ну как он решил разыграть коллегу — нагнать на него страху? Джеку теперь вдруг почудилось, что Митч уже давно точит на него зуб.

— Митч? Выходи, проказник! Я знаю, что это ты!

В ответ — мертвое молчание.

Джек припустил вверх по склону. Растущей крутизны подъема он теперь попросту не замечал. Сомнения нет — какая-то тварь из любопытства следует за ним. А может, и того хуже — играет, как кошка с мышкой, прежде чем напасть. Джек лихорадочно перебирал в уме возможных в этих краях хищников. Пума? Гризли?

От нового хруста за деревьями Джека прошибло морозом по хребту. Нет, это не медведь. Тот не будет красться — или свернет подальше от человека, или прямо попрет на него. Да и пума вроде бы сразу нападает…

Нет, не стоит так пугаться. Это сто процентов Митч!

Джек остановился и повернулся лицом к зарослям.

— Ладно, Митч, убедил! — крикнул он нарочито спокойным голосом. — Теперь я от тебя ни на шаг! Сдохну, а не отстану.

Молчание.

Будь это Митч, теперь бы он вышел из-за деревьев. Не столько же в нем дряни, чтоб мучить Джека и дальше!

С этого момента Джек испугался не на шутку, и ноги сами понесли его вперед со скоростью необыкновенной. Он припомнил, что в Калифорнии пумы задрали в лесу несколько человек — пару лет назад все газеты об этом кричали. Внутренний голос пытался успокоить его: «Услышал пару гребаных хрустов за кустами и обкакался от страха! Смех, да и только!»

Однако ему не хотелось смеяться.

Джек остановился и стал внимательно вглядываться в лес. В какой-то момент ему показалось, что из-за одного дальнего широкого дерева выдвинулось на долю мгновения что-то большое, темное, несуразно высокое. Затаив дыхание, он щурился до боли в глазах. Нет, почудилось. Или все-таки было — большое и темное? Обман зрения? Со страху привиделось — или действительно…