— Смотрите! — вскрикнул Алексеев. — Там какая-то машина.

Чуть поодаль, возле приземистого, но довольно опрятного особнячка стояла до боли знакомая патрульная машина… ну, как стояла: ее передок был вдрызг разбит об фонарный столб. Мне стало не по себе, когда увидел неподвижное тело, лежавшее возле по-осеннему бедной клумбы, у входа в небольшой палисад. От машины за телом тянулась широкая красная полоса.

Мы будто по команде переглянулись. Я отрицательно покачал головой, солдаты повернулись к Игорю.

— Мы должны проверить! — уверенно заявил он. — Вдруг там еще есть живые?

— Живые? — вспыхнул я. — Да кровь уже в песок превратилась! Ты хоть башкой покрути-то: к машине придется через проклятый сад идти, а там темно как ночью!

Мне хорошо была знакома подобная мгла — видел такую же под заводом, в одной интересной комнатке. Спасибо, но туда не сунулся бы даже за деньги…

— Помогите! — послышалось тихое. — Л-ю-ю-д-и! На п-о-о-мощь!

Я чуть не подскочил на месте. «Неужели ученый олух был на самом деле прав, и там вправду кто-то есть?»

Сразу захотелось кинуться вперед, но на моем плече крепко сомкнулись пальцы.

— Только не вы, — покачал головой Хромов. — Мы же с вами договаривались — никакого риска!

— Да я ж разве рискую? — в моем голосе проскользнули недовольные нотки. — К тому же вы сами говорили: мы обязаны им помочь.

Я хмуро наблюдал за тем, как Карпов и Алексеев осторожно крадутся к особняку. Фонарный столб располагался прямо перед фасадом, нужно было лишь обогнуть невысокий заборчик и проскользнуть через фруктовый сад… Ох, и не нравился же он мне! Если рассуждать здраво: мы не должны были отклоняться от маршрута, останавливаться на отдых и уж, тем более, обязаны избегать потенциально опасных участков дороги. Так нет же! Из графика выбились, я без сознания валялся, — ну тут-то ладно, это ж я! — а теперь еще и внеплановое спасение мирных жителей. Хотя теперь-то понимаю, что не смог бы бросить их там… что бы ни сказал Хромов или солдаты. Человек должен всегда оставаться человеком. Наверное. Порой и благие намеренья выходят боком.

— Ох, ты ж черт! — долетело до нас, и в следующую секунду воздух сотряс автоматный рокот.

Я видел, как солдаты в два ствола поливают разбитую машину. На пассажирском сиденье отчаянно дергалась какая-то фигура. Через противоположное окно на траву вылетала кровавая роса…

Выстрелы смолкли, две фигуры отчаянно улепетывали от внезапно ожившего сада. В непроглядной темноте что-то мерзко хрустело, чавкало. Несколько раз, захлебываясь, стучал автомат. Когда я уже мысленно похоронил Карпова и Алексеева, оба вылетели на освещенную солнцем часть дороги. Они с ног до головы были забрызганы кровью, бледные, до смерти испуганные. Оба ошалело вертели головами, едва не стукаясь друг об друга лбами.

— Там такое! Такое! — запинаясь, просипел Алексеев. — В машине сидел… сидела… глаза — во! Рот до ушей! Как зашипит, зафыркает…

— Ага! — поддержал Карпов. — Мы в сад — а там тоже что-то живое! Мы в него палить, а оно фонтаном крови обдало… мне показалось, что в кустах десятки трупов! А сад их будто переваривает.

Я мужественно отошел в сторону. Меня несколько раз вывернуло. Было страшно, мерзко и грустно одновременно. С каждой минутой на улицах Н становилось только хуже и хуже. Город ломал мою сущность, сводил с ума…

Когда ребята закончили смывать с себя кровь, мы отставали от графика уже на четверть часа. Я стоял, прикрыв рот и нос влажной салфеткой — резкий запах химической лаванды с трудом перебивал ту вонь, что доносилась до нас от зловещего сада. Доктор морщился — солдаты возятся слишком долго! Если провалим первую ступень плана, вся операция пойдет насмарку. Ночью нам не выжить… хотя мне это уже удавалось; правда, я тогда спал. Но рассчитывать на такое второй раз было непозволительной роскошью, уж лучше добраться до бункера засветло!

Мы перешли со спокойного шага на быстрый. При такой жаре это было рискованно, но все лучше, чем быть разорванным какой-нибудь тварью. Теперь мы обходили все затемненные участки дороги, шарахались от каждого пятнышка на асфальте.

Полное отсутствие ветра напрягало — воздух становился тяжелым, сухим. Но Хромов убеждал, что это только нам на пользу: горячий ветер мог запросто сжечь слизистую или повредить глазам. Так что я продолжал вдыхать ту песочную кашу, что когда-то именовалась воздухом, и радовался жизни.

Дома мелькали со страшной скоростью, я едва успевал вращать головой, рассматривая затейливые фасады безжизненных особняков. Несколько раз мы натыкались на очень странные явления типа раскачивающихся качелей, небольших завихрений в тени или беспрестанно хлопающих окон. В обыкновенной жизни каждое из них потянуло бы на мировую сенсацию, но, учитывая события последних дней, все это было сущей ерундой. Подумаешь, качели болтаются! Эка невидаль… тут деревья кровью плюются.

— Нужно свериться с картой, — сказал Хромов, когда мы обогнули последний жилой квартал — дальше асфальтированная дорога благополучно заканчивалась, вперед тянулась тонкая вытоптанная полоска грунтовки.